Введение

Алхимия

Глядя непредвзято в себя и на жизнь вокруг – легко обнаружить непрерывный процесс движения. Жизнь есть неизменность перемен. Под одним углом зрения –увидим в этом рост и развитие. Под другим – распад и деградацию. И то и другое вполне справедливо и присутствует в движении, о котором ведём речь.

Кроме сказанного, перемены содержат в себе ещё один аспект: меняется масштаб взора, в котором предстаёт наше переменчивое бытие. Это явление куда неприметнее для взора, чем просто движение и его череда перемен. Каждый, сменяющийся окоём восприятия – всегда предстаёт как единственный. В нём некому вспомнить тот, что предшествовал.

Сказанное более очевидно в момент пробуждения. Сновидения тают. Память не способна их удержать за редкими исключениями. Так же растворяется предыдущий горизонт восприятия. В лучшем случае, оставляя после себя странное послевкусие.

Где-то, внутри и вовне сказанного, маячит пугающая скрытная личина изменчивости. Пребывая во сне, мы обнаруживаем себя в какой-либо сновидной действительности – цельной, законченной. Столь же внезапно из неё «проваливаемся» в иной сновидный мир – столь же цельный, законченный.

Эти миры – пребывают вне зачатия, рождения и развития. В них – всё изначально присутствует в зрелости. Равно, в самом переходе из мира в мир – нет никакого процесса становления. Вселенная сновидения пребывает вне привычно выделяемых нами свойств проявления перемен. Являет себя целостным совершенством всех свойств, качеств и форм.

Обнаружить сказанное сравнительно легко. Трудно задержать на этой картине взор. Почти невозможно принять эту действительность и жить в ней, согласно её цельноявной природе. Она пребывает вне нашего разумения. Следуя последнему – привычно выделяем во всём – зарождение, рост или деградацию.

Пребывая в круговерти и всполохах указанных перемен, каждый из нас вовлечён в ту или иную конфронтацию с этой prima materia. Воспринимает сей факт, как проблему. Интерпретирует её как задачу выживания, развития или распада. Обнаруживает себя на путях их решения.

В этой общей для всех ситуации, в некоторых из нас, нечто меняется. Смелее вглядываемся в перемены. Не обнаруживая ни в чём проблемы – принимаем их. Следуем им. Находя себя в переменах – открываем в себе алхимика. Ведь он никто иной, как навигатор в стихии изменений.

Для этого надо просто безупречно быть самим собой, опираться на себя и свою жизнь. Доверять тому, что происходит в нас и вокруг. Не бояться превосходить себя привычного и известного. Из этого происходит алхимия.

 

 

Естественность

Первое.

Первичная реакция рождает путь. Его привычный вид и понимание.

В жизни всегда что-то случается. Любое явление – изменение ситуации. Оно – принимается или отвергается на первичном, рефлекторном уровне. В обоих случаях, самим фактом перемен и наличием реакции, – явление определяется как проблема. Ведь оно как-то на нас воздействует, обуславливает наше дальнейшее движение.

Вы идёте на важную встречу. По пути пересекаетесь со старинным другом, с которым не виделись много лет. Вы – искренне рады встрече. Но она представляет собой проблему, так как вы спешите по делу.

Очевидно?

Так, даже в такой положительной ситуации, обнаруживает себя наша конфронтация с ситуацией. Из этого возникает необходимость её разрешения. Переход потребности в действие – есть видимый всеми «путь». Его нет при отсутствии конфликта – проблемы.

Но вот вопрос: – Есть ли в природе сама проблема? Существует ли такой экзистенциальный феномен в жизни, или он – следствие особенностей нашего восприятия?

Например, целая мировая религия, буддизм, родилась и живёт как реакция человека на два фундаментальных явления. Первое – всё течёт и меняется. Второе – любая жизнь и все явления в ней – взаимосвязаны с другими. Она ими обуславливается и, в свою очередь, сама обуславливает всё, с чем взаимосвязана. Ничто не существует само по себе.

Определив эти два факта как проблему, человек вовлекается в изучение этой проблемности. Отсюда следует метод решения и само действие. Так возникает буддийский путь.

Изменчивость жизни и её взаимосвязанность – естественные факты. Само «тело» жизни. Обнаруживая их как проблему – восстаём против жизни. Вступаем на путь войны. Возможно, оказавшись вне такого угла зрения, обнаружим себя в другом пространстве возможностей? А буддизм и его путь, увидятся, как простая аберрация восприятия, аналогичная той, которая часто цитируется в буддийской философии: знаменитой притче о «змее и верёвке».

Как-то путник увидел под ногами огромную змею. Крикнул, подпрыгнул и был таков. Вернувшись с сельчанами на это место – обнаружил на тропе толстую верёвку.

Подобная ситуация возникает с нами много раз на дню. Каждый раз, когда нечто происходящее определяем для себя как «проблему». В миг – на месте «верёвки» возникает «змея». Мы её пугаемся, исследуем, ищем, находим и реализовываем способ её устранения. Всё это воспринимаем как «путь». Относимся к нему серьёзно и ответственно.

Убедиться в сказанном не так просто. Нам что-то мешает. Что? Наше самомнение. Ведь всю свою жизнь мы выстраиваем для себя образ смелого и эффективного борца со «змеями». Продаём этот образ другим. Тем и живём.

Глядя на контекст и историю человеческой цивилизации – обнаружим, что она, как и мы, родилась и жива проблемой и её решением, как «змея из верёвки». Равно, в той же ситуации оказывается большинство религий, философий, доктрин и путей.

Исчерпаны ли сказанным все наши возможности? Ответ зависит от силы самомнения. От наличия у нашего восприятия некоторой свободы от непрерывного созерцания образа «заклинателя змей».

Жизнь – переменчива и взаимообусловлена. Ничто не вечно. Всё – возможно. Тем более – если нам повезёт встретится лицом к лицу с переменчивостью и взаимосвязанностью, не превращая их в тот же миг в проблему.

Сама стремнина жизни – течение, изменчивость, перетекание форм и качеств – есть непрерывный процесс движения. Разве он– не «путь»? Разве не им следуем каждый миг, но не даём себе в том отчёта? Берёт ли этот поток начало в конфликте, проблеме?

С момента зачатия ваше тело растёт и меняется. В этом процессе кто-то что-то определял, как проблему? Разумеется – нет. С телом происходили естественные превращения. Его рост не являлся ответом на конфронтацию с чем-то.

Собственными родами, каждый из нас приходит в мир путником перемен и взаимодействий жизни. Ими следует вплоть до смерти. Но то, как себя осуществляет этот путь – скрыто нашей занятостью воображаемыми «змеями».

Обнаружив себя в этой глупой ситуации и рассмеявшись – находим себя в подлинном, не предумышленном проблемой, контексте пути жизни. Естественном, урождённом, не берущем начало в конфликте. Ведь смех – это смех. Им превосходится стремление сотворить на пустом месте проблему.

Второе.

Даосы говаривали: – «Путь в тысячу ли начинается с первого шага» и дополняли – «с калитки в ограде». О нашем «заборе» было только что сказано. Наш же «дом», место пребывания – единственное место, откуда мы можем выступить.

Где же каждый из нас сейчас пребывает?

В том, что видят глаза и слышат уши, в возникающих на это реакциях и, вытекающих из них, эмоциях, состояниях, образах и словах внутреннего диалога.

Это психическое облако действует. Вопрос: – Вы, по сути – оно? Присутствует ли здесь субъект, тот «кто может выступить»?

На дню постоянно что-то переживаем, грезим, логически анализируем, радуемся, боимся, волнуемся, страдаем, надеемся. Когда эти состояния усиливаются – говорим: – «Я – вышел из себя». С этим признанием мгновенно оказываемся в ином качестве бытия. Его описывает вторая важная фраза: – «Я ПРИШЁЛ В СЕБЯ».

Так это формулирует русский язык. Совершенно обычное, многократно возникающее на дню явление. Ничего мистического, тайного и запредельного. Совершенно очевидное, отлично знакомое. Но, должным образом не оценённое.

Причина тому, в частности – бег нашего восприятия в умозрительные горизонты различных доктрин, не обращающих внимание на естественное. Потому мы ничего не ищем и не ценим в естественной данности бытия. Это – расхожее состояние. Что в нём ценного можно найти?

Вопреки этой невнимательности – рассмотрите свой «приход в себя». Что способны там узреть?

Самый простой пример – состояние паники. Она – следствие доминации перепуганной личности. Жёсткая, душащая, безысходная конструкция действительности. Вы «выходите из себя» в неё, теряетесь в ней, бьётесь об её жёсткие стены в конвульсиях. Мир и возможности замыкаются в горизонте страха, а то и леденящего ужаса.

 – Вдруг, восприятие выпадает из этого горизонта. Обнаруживается некое, не затронутое сжатием страха пространство. Раз это случилось – вы «пришли в себя». «Калитка» в заборе открыта. Присутствует тот, кому есть «куда выступить». А окоём ужасника исчез без следа.

Трезвое созерцание этой простой ситуации ясно раскроет удивительный факт – вы естественно, не задумываясь, не обращаясь ни к какими мудрёным доктринам, идентифицируете себя со свободным пространством, не затронутым каким-либо состоянием, качеством, формой и движением. Оно и есть вы. Разве не удивительное открытие!?

Каждый день вы совершаете его многократно. Тому не учитесь. Не получаете благословений. Не тренируетесь. Исключительно – самопроизвольность и естественность. Способность к совершению этого в вас от рождения.

Третье.

Каждый миг – ясно отделяете себя от окружающего мира. Вот – я: ощущения, эмоции, мысли, воля и действия. А тут – то, что «видят глаза и слышат уши», то, на что реагирую, в чём прокладываю себе путь. Миры – внутренний и внешний.

За этой очевидностью, ставшей синонимом реальности, скрывается менее явная действительность. Она странна до оторопи. В ней бытие целостно. Вне каких-либо границ «внешнего» и «внутреннего», «я» и «ты», «сновидения» и бодрствования», «прошлого, настоящего и будущего».

Эта цельность постоянно свидетельствует о себе взаимосвязанностью и, пульсирующим в ней, взаимодействием. Ни для кого не является тайной – если тобою владеет агрессия – ею заполнен, так называемый, внешний мир. Смена настроя – меняет расклад и возможности не только в рамках нашей психики, но и там, куда смотрят наши глаза. Но мы предпочитаем это не видеть.

Сказанное – не теория какого-то учения. Оно же не нечто скрытое от нас по причине своей потенциальности и недоразвитости. Цельность присутствует в каждом из нас как совершенный горизонт бытия. Абсолютная данность. Но она постоянно ускользает от внимания личности. Как и сам корень этого внимания – присущее, оговариваемой цельности бытия, восприятие. Всеохватное, лишённое какого бы то ни было фокуса, не различающее «объект» и «субъект».

Звучит абстрактно, мистично, а для многих, сказанное – фантасмагория воображения или веры. И, тем не менее, в нас скрыт естественный процесс, делающий эту «немыслимость» абсолютно осязаемой. В нём, на краткий миг, оказываемся в каждом «приходе в себя». Проясняясь в этом самовозвращении, постепенно обнажаем в нём глубину, широту и длительность. В них восходит ясность и различимость фундаментального горизонта бытия. Его подлинного окоёма, содержания и качеств.

Изначальная цельность, незатронутая никакой частностью – есть естественное состояние того, «во что приходим» из того, в чём себя утратили. Фокусируясь на объектах, воспринимаемых нашими «органами чувств» и на наших психических реакциях на них – внимание отступает от этой незатронутости бытия. Это отступление – естественно. Такова физиология становления всех частных явлений жизни.

Трезво посмотрите на собственное обыденное проявление. Обнаружите естественно возникающую концентрацию внимания на всём, что возникает, формируется, расцветает. Пребывая в ней, ваш кругозор существенно уменьшается. Само же явление – ситуация, изделие, идея или эмоция – рождаются и обретают становление. Когда этот цикл завершается, концентрация исчезает. Восстанавливается естественная широта и глубина восприятия.

Наша жизнь, с момента рождения – ясное свидетельство процесса становления тела, эмоций, ума и их способностей. Всё это зарождается, формируется, созревает и реализуется. Фокусирует на себе внимание и, свершившись, его отпускает.

Явление и его восприятие – неделимое целое. Нет феномена вне его видения. Нет видения без феномена. Только что рождённое – всегда мало, слабо – нуждается в поддержке, защите, развитии. Новоявленность – всегда сопровождается напряжением. Напряжением родов, самосохранения и развития. Одним словом – в основе любого явления всегда присутствует страх за сохранность. Он жёстко фокусирует и удерживает наше внимание на объекте рождения.

Этой концентрацией жизнь сохраняется, раскрывается, продолжается. Но при этом сокращается горизонт естественного восприятия, всеохватность которого, однако, никуда не скрывается. Последнее легко заметить в бытовой ситуации. Внимание концентрируется на чём-то, но при этом сохраняется фоновый охват всей ситуации. Лишь при очень сильной, жёсткой концентрации возникает однонаправленность, в которой естественный фоновый кругозор «как бы» забывается. Суть в словах «как бы». Отнюдь не в забвении. Оно то и есть иллюзия.

Четвёртое.

Куда «из себя уходим»? В покой, ясность, напряжение, тупость, мысленный образ, эмоцию, внутренний разговор, реакцию. Но, прежде всего, – в то, что видим во всём возникающем и складывающемся проблему. Потому – напрягаемся.

Из этого напряжения нечто следует – рождается форма нашей личности. Она – и есть напряжение. Его многогранные качества и сотканная ими ткань ощущений.

Смотрите в себя –  телесные переживания пребывают в тонусе постоянного напряжения. Чувства физической опасности, голода и вожделения создают абсолютный фон каждого мгновения жизни. Страх, желание, инерция – вот три коренных аспекта присутствия напряжения. Возникая в теле, они находят свои отражения в психике: эмоциях и мыслях.

Такая трёхликая коренная персона: трус, голодный и раб. Каждый из вас без труда распознает эти лики в себе.

Эти три персонажа жёстко собирают внимание восприятия. Помимо них, естественно присутствуют и другие грани личности. Стремление к развитию. Гордость или удовлетворённость достигнутым. Праздность. В этом ряду, одно вытекает из другого. Гордость приходит как следствие успешного развития. Возникает «апломб» мастера. «Я – могу!»

Праздность рождается из полной завершённости становления способности. Является, своего рода, естественным полем «гравитации» мастера, не акцентирующем на своём мастерстве внимание. Помните героя притчи Чжуан-цзы? Он рисовал идеальные окружности, не пользуясь никаким инструментом.

Так обнаруживаются ещё три типа личности: развивающаяся личность – ученик, управляющая личность – мастер, и праздная личность – лентяй. В этом ряду качеств напряжения – праздность и её носитель – лентяй – есть естественное, максимальное расслабление фокуса внимания восприятия. В нём возможен наиболее исчерпывающий «приход в себя».

Встретив лентяя в себе, смело и трезво исследуйте возможности этого состояния. Не застревайте в общепринятом отношении к этой грани личности и, обозначающему его, образу! Убедитесь в верности сказанного. Но будьте внимательны и предельно трезвы! Праздность и её носитель – лентяй – то, во что вы, очередной раз, «вышли из себя».

Начало естественного пути – в самовозникающем текущем балансе аспектов личности. Из него следует всё дальнейшее движение перемен жизни. Если в нас силён страх, вожделение или привычка – кругозор полностью зациклен на их объектах. Соответственно и мир, как внешний, так и внутренний выстраивается либо на страхе, либо на вожделении, либо на рутине-привычке-инерции.

Действительность такова, что страх, вожделение и инерция – всегда присутствуют в нашей основе. Но, по мере нашего взросления, происходит медленное смещение акцента от страха и вожделения к привычке.

Наблюдая себя, обнаружим, что доминирование «раба», инерциальной личности, делает её потенциально более свободной к расширению внимания восприятия, нежели пребывание в страхе и вожделении. Сила витального напряжения ниже.

Умаление этой силы открывает нам возможность свободы «прихода в себя», но делает восприятие тупым. А жизнь – скучной. Нам становится затруднительно ясно воспринимать происходящее. Из этого анабиоза инертности нас пробуждает потребность чего-то экстраординарного. Возникает место потрясению, риску, бунту и празднику. В них рождается намерение саморазвития.

Аналогично проявляет себя вторая триада. Стремление к совершенству наиболее полно поглощает внимание. Самодовольство знания, способности и власти – расширяет кругозор. И только праздность, глубиной растворения напряжения, полноценно открывает наше внимание к изначальному всеохватному восприятию и его целостной действительности. Мы находим себя у «калитки» дома, о которой говорили в начале. «Окончательно приходим в себя».

Пятое.

Жизнь непрестанно движется. Меняются наши состояния, качества, формы и их взаимодействия. Это естественное действие тоже шаг пути. Ведь как-то и чем-то до «калитки» доходим.

Простой пример – в вас возникает чувство голода. Оно нарастает. Вы понимаете то, что голодны. Из этого следует определённое действие. Хоть вы «вышли из себя» в голод и стали им – этим шагом осуществляет себя путь естественности.

Но для очень многих начало пути лежит вне контекста их состояния. Оно – где-то «там», за пределами содержания и качества данного момента бытия. В этой позиции сходу отвергается сам человек – уникальность его формы, содержания и качества. Путь мыслится как некая абстрактная формула, заданная каким-либо «священным писанием». Под неё подгоняется каждый соискатель. Что и мыслиться, в этой ситуации, как начало пути.

Продолжая наш пример – в вас возникает чувство голода. Оно нарастает. Но вы, следуя чьему-то авторитетному мнению, имеете намерение голодать. Вопреки голоду, вы отказываете себе в еде. Таков абстрактный путь.

Перед вами выбор – следовать первому или второму видению. Но может – вы просто от души рассмеётесь?

Шестое.

Спонтанно действуя, оказываемся в одной из форм этого действия. В первой – личность, по возможности, переделывает под себя все обстоятельства.

Понаблюдайте. 

Придя в гости и садясь на стул, вы подвинете его так, как ВАМ УДОБНО. Это – естественное действие. Нечто несомненное. Абсолютно оправданное. Но, в результате, структура помещения меняется. Вы изменили его под себя и сократили спектр потенциально возможного. Прежде всего – удалили из него неизвестное.

Мы только что говорили о структуре личности. Трус меняет любую ситуацию под свой страх. В результате – её содержание редуцируется до везде разлитой опасности. Ужас глядит со всех сторон и хватает напуганного своими липкими лапами из всех обстоятельств. Аналогично случается со всеми другими, возникающими в вас, типами личности. «Выходя из себя» в них, мы оказываемся в замкнутых возможностях. Отрабатываем одно и тоже амплуа.

Но, всегда и во всём – вы нечто большее этих личин. Вы – незатронутое ими. Из масок личности, вы регулярно «приходите в себя», в незатронутость. Пребывая ею, вам открывается вторая форма действия. Незатронутостью возникает позволение обстоятельствам быть такими, каковы они есть. Отсутствует стремление изменить их под себя, известного и привычного. Тогда вами рождается новая форма и качество личного, которая вытекает из взаимосвязи возникающих обстоятельств, а не из инерции бытия. Неизвестная и полная нереализованных возможностей.

Обе формы – естественны. «Выходя из себя» во что-то, мы естественно ограничены его формой и качеством. Живём в её повторяющейся петле. «Приходя в себя», мы открыты неведомому своей незатронутостью. Живём расширяющейся вселенной свежести.

Принцип Splendor Solis

Сегодня человеческий ум связывает знание со словом: сказанным или написанным. Вне этого поля присутствует смутная зона «знамений», «видений», «предчувствий». Попытка опереться на них – ныне рассматривается как признак неспособности к критическому мышлению. Такой человек, по распространённому мнению – не образован и живёт во власти сиюминутной смены настроений. Сказанное – вполне очевидно. Но в мире алхимии – не справедливо.

Алхимия случается с личностью, наделённой особым качеством. Её горизонт проявлений не определяется ни эмоциями, ни умом. Он определён качеством восприятия. В нём раскрывается мир, именуемый здесь алхимией. Ни чувства, ни идеи не способны привести нас в это пространство.

В самовоспринимающем восприятии, том, «во что приходим в себя» – сам ум, его структура и действия, чувства, ощущения, наития, более того – видимые и слышимые события и ситуации – становятся «речью» и «текстом». Ими источник жизни беседует с алхимиком.

Созерцаемая жизнь и есть всеми искомый универсальный алхимический гримуар. Слова и чувства в нём составляют лишь небольшую часть лексики. Указанное –основа исконного философского знания. Её принято называть «натурфилософией».

Теперь, приняв во внимание сказанное, вспомним фильм «Девятые врата». В нём автор, Роман Полански, гениально прозрел суть алхимической действительности. Главный герой картины оказывается в ситуациях, представленных на гравюрах таинственного средневекового кодекса.

Картины случаются только с нашим героем, хоть он абсолютно несведущ ни в мистике, ни в философии, ни в религии и ничего не ищет кроме прозаичной материальной выгоды. Все другие персонажи – умные, знающие и ищущие нечто «неординарное» – всего лишь жертвы своих представлений об этих изображениях, их назначении и использовании.

Так же создан и организован визуальный ряд Splendor Solis. Чтобы оказаться в нём, с нами должно случиться то, что представлено на первой картине. Зрелость жизни постепенно проступает в ней очертаниями и наполнением пространства картинного ряда.

Именно так раскрывается мир для человека, оказавшегося в густом тумане. Понемногу белесая мгла рассеивается. Проступают очертания окружающего мира. Возникает возможность движения.

Мы привыкли опираться на эмоции и работу ума. «Выходим из себя в них». Но, визуальный ряд, лежащий перед нами, намерен «говорить» лишь с нашим восприятием. С тем, «кто пребывает в себе». Все слова, образы и чувства, пробуждающиеся в нас в созерцании Solis– вторичны. Первична способность их воспринять. То –  в чём способны дать себе отчёт.

 

Руки искусства. Коренная картина.

Часть первая

Рождение алхимика: цапля и восприятие

Глава первая:

Три горизонта рождения: тело, психэ и восприятие

Первый крик младенца оповещает вселенную о рождении. Кем он родился? Прежде всего – телом. Оно будет активно расти в первые десятки лет и развиваться в своих качествах. Вместе с ним пойдёт в рост, воспринимаемый этим телом мир.

Краеугольный камень жизни – я. Личность. Она, перво на перво – тело. Им себя видим. От него выстраиваем все координаты жизни. Сама вселенная для нас – мир других тел. Он является нам во зрении, слухе, осязании, обонянии и вкусе. Само рождение – отсчитываем от его выхода в этот мир: кто от зачатия, но, большинство – от родов.

Сама жизнь – неотделима от тела. Это, прежде всего – его жизнь. Нет никакой жизни «вообще».

С момента рождения мы раскрываемся в двух основных состояниях: бодрствовании и сновидении. В первом – каждый из нас – тело. Но кто мы во втором? Телесная форма в нём явлена крайне слабо. Как и психическая. Мы – скорее свидетели. В сновидении наше бытие существует в контекстах образов. Каждый из них – целостная, взаимосвязанная, логичная и завершённая вселенная. Одна спонтанно сменяет другую. То и свидетельствуем в своих снах.

Мы привыкли полагать своей жизнью бодрствование, умаляя в значении сновидение. Но откуда мы приходим в рождение? Из сновидения. Им пребываем в том, что воспринимаем как зачатие и развитие плода. Столь же резонно задаться вопросом: не из него ли мы вошли в само зачатие?

Заданные вопросы помогают открыть истинную роль сновидения. Раскрывают суть присутствия в нём в созерцании сменяющихся пузырей вселенных. Это состояние – корень бытия, превосходящего жизнь и горизонт любого мира сновидения. Наша «естьность» – есть созерцание. Всё иное – его производные.

«Глядя» из этой сновидной реальности в день, в котором пробуждаемся каждое утро, обнаружим, что видимое глазами – фиксированный мир, но подобный тем, через которые свободно плыли в своих сновидениях.

Кем и чем он удерживается? Созерцая себя и жизнь, со временем откроем – намерение роста фиксирует бодрствование в его основных параметрах. Это подобно тому, как дитя выдувает мыльный пузырь. До тех пор, пока он растёт – пузырь привязан к кончику трубки. Его удерживает дыхание, производящее рост. А оно опирается на детское намерение.

Глядя в этот незатейливый, каждому лично знакомый образ – можем открыть для себя подлинный горизонт фундаментальных вопросов бытия: что есть жизнь? Что есть смерть? Что есть я? Кому принадлежит намерение, которым наша жизнь растёт, развивается?

Что растёт в этой ситуации? Наша телесность и психэ. Последним словом тут обозначено всё содержание того, что внутри нас. И то, и другое – присутствуют как зачаток во вселенной свидетельства сновидения.

Рождаясь телом, мы пробуждаемся в бодрствование. Откуда пробуждаемся? Из сновидения. Где оно, в свою очередь, пребывает после пробуждения?

Созерцание откроет его местопребывание – мир вселенных сновидения продолжает своё бытие тем, что обнаруживаем днём как горизонт спонтанного воображения. На дню – «проваливаемся» в него многократно. Когда возвращаемся – говорим: «я задумался, замечтался, уплыл … … …» В этом состоянии пребываем в точности как в сновидении. Равно – мало об этом помним.

Уход в сон и пробуждение – не являются переходом из одного мира в иной, не являются сменой состояния. Созерцание раскроет нам простой факт – речь идёт о смене вектора внимания восприятия. Наше бытие не претерпевает никаких изменений в процессе засыпания и пробуждения. Просыпаясь – оно фокусируется на развитии тела и его вселенной, не теряя из виду мириады вселенных сновидения.

Так мы обнаруживаем пространство сновидения внутри бодрствования. Оно и есть окоём того, что привыкли называть «внутренним, психическим миром».

Изначально этот горизонт полностью занят мирами-образами спонтанного воображения. Постепенно, с ростом тела и нашей идентификации с ним, в психическом измерении появляются формы этих идентификаций. В теле восходит и развивается речь. Её внутренний аналог поселяется в нас как всем знакомый «диалог с самим собой». С этих элементов постепенно растёт и развивается, знакомый каждому, психический мир.

Время детства и отрочества – период наиболее активного становления тела. Всё внимание бытия сосредоточено на нём. Внутренний мир растёт в его тени. Но наступает юность. Её приход – смещение внимания бытия. Тело сформировано в своих основных параметрах. Оно способно зачать другое тело. Освобождённый вектор восприятия теперь сосредотачивается на внутреннем измерении. Наш условный ребёнок, выдувающий мыльный пузырь, теперь собран на создании второго пузыря, возникающего внутри первого. (Помните наш «говорящий» о многом образ?)

В этой ситуации рождается новая идентификация – наше внутреннее состояние. Мы, отныне, более то, что «внутри» – настроение, чувства, мысли и мало поддающиеся вербализации, подвижные и неустойчивые в обликах, феномены психического измерения. Там мы рождаемся во второй раз, как психическое существо.

Древние греки придали этому явлению удивительный образ: кентавра. Единство тела коня и человека. «Зверь» – это телесный мир и его идентичность. «Человек» – психический мир и индивидуализация в нём. Рождаясь как тело, мы приходим как «животное». Рождаясь в психическом и развиваясь в нём, приходим как «человек».

Первобытная магия и современная наука раскрыли нашу неотделимость от животного мира. Философия и религия представили принцип человечности. Оба знания неотделимы друг от друга, хоть пребывают в конфронтации. Собственно, так ведёт себя наша телесная личность по отношению к психической и наоборот.

В первом рождении – «я» – это тело. Во втором – «я» – это психэ. Оба «я» пребывают в сложной дихотомии, как мифологическое бытие кентавра. «Человеческое» и «звериное» – борются, приходят к компромиссам и вновь пускаются в драку. Эту картину легко проследить в истории всех философий и религий. Она же – наша обыденность.

Юношеством не исчерпывается рост бытия. Он переходит в зрелость. Тело и психика – сформированы. Внимание роста ослабляет свою собранность в них. Потому «внутреннее» и «внешнее» перестают биться за него. Само это внимание выходит на передний план. Восприятие обращается на самоё себя. Наш бытийный корень, созерцание сновидений, становится центром. В его присутствии кристаллизуется целостный окоём бытия, вне, уходящего разделения, сна и бодрствования.

«Я» опять претерпевает рождение. Третье. Оно приходит как самовоспринимающее восприятие. Коренная, но самая скрытная часть бытия. В нём «животное» и «человеческое» примиряются и превосходятся. «Пробуждается» то, что условно можно назвать «божественным».

В греческих мифах это состояние бытия обозначали словом «герой». Все они – дети людей и богов. Для многих из них – воспитатель – мудрый кентавр Хирон. Герой – цельность тела, психэ и самовосприятия. Ею проявляет себя источник бытия. Многие привыкли называть Его Богом.

 

Глава вторая: Восприятие

Перед нами первый лист Splendor Solis. Всмотримся в него внимательно.

Изображение представлено двумя пространствами. Обрамлением и сюжетом центрального поля. Внимание естественно собирается в последнем. Мы готовы принять содержание обрамления как нечто вторичное, а то и вовсе не значащее.

В описанном явлении – первое «испытание» «Solis». Дав на него адекватный ответ – оказываемся в состоянии коммуникации с ним. Сделав ошибку – мыслим и чувствуем вне какой бы то ни было связи с подлинным содержанием картинной вести.

В жизни проявляемся аналогично тому, что обнаруживаем, бросая взор на изображение. Всем вниманием сосредоточены на центре. Теряем из виду то, что его окружает.

На чём естественно сосредотачиваемся? На себе. Теле и том, что с ним случается в центральном поле зрения – пространстве перед собой.  То, что позади – не видим. Справа и слева – расплываются, утекая из фокуса. Как и верх и низ. Внутри себя – тонем в своём самомнении, образе и самочувствии: ощущениях, реакциях, мыслях, возникающих ими суждениях.

Результат – огромное поле жизни оказывается на периферии нашего внимания. Но именно из него приходит всё неожиданное, новое и спонтанное, можно сказать, что там живёт судьба. Ткётся её ткань.

Распознав всё сказанное – изменим свою судьбу. Намеренно обратим внимание на поле обрамления. Оставим пока в стороне центральное изображение. Этим актом мы открываем себя диалогу с лежащей пред нами картиной.

Наша речь организована грамматически. Вне этого–слова невозможно адекватно понять. Наш визуальный кодекс также имеет свою грамматику. Первую её структуру, соотношение «обрамления» и «центра», можно соотнести с «подлежащим» и «сказуемым» в структуре речи Solis.

Но будем помнить: жизнь – это перемены и рост. А рост – это превосхождение. В частности – всех «правил грамматики».

Рождение поставило в центр восприятия, то, что привыкли именовать словом «жизнь». Явите воображение. Представьте роды. Свой болезненный путь по влагалищу. В конце туннеля – раскрывается свет. Им лучится зрение впервые отверзшихся глаз. Этим открытием приходит жизнь, её ход, перемены и наполнение.

Пребывая в её перспективе, мы воспринимаем всё случающееся как проявление роста. Им грамматически организована жизнь. Но в корне нас пребывает нечто, за пределами её горизонта. Иной «окоём». Из него пришли в рождение. Наш сновидческий опыт раскрывается в нём. Там мы пребываем как бытие. Оно превосходит жизнь и её перспективу становления. В созерцаемом явлении вселенных сновидений и спонтанного воображения нет никакого роста и развития.

В центре основания обрамления – образ цапли. Он – ключевой для всего Splendor Solis.«Подлежащее», исходный субъект всего повествуемого действа.

Человек средних веков, создавший образный ряд нашего кодекса – видел в цапле символ восприятия и его внимания. Эта птица охотник «вод». Питается тем, что в них живёт. Терпеливо наблюдает, пронизывая взглядом течение реки или глубь пруда. Она – созерцатель.

При этом, цапля – обитатель воздуха. А объект её внимания – мир воды. Созерцание и охота связывают воедино эти две стихии. С другой стороны, само созерцание – это взор воздушного существа.

Сказанное образом цапли подводит нас к восприятию. Приглашает тебя, читатель, обратить внимание на то, как и чем пребываешь в данном тексте. Видишь слова. В тебе возникают цепочки мыслей. Их движут потоки реакций, чувств, ощущений. Об этом ты даёшь себе отчёт.

Но что пребывает в корне этого явления? Что есть простое зрение? То, что видят глаза? Или само видение? Что скрывает в себе свидетельствующая самоотчётность?

С самого начала этой главы – говорим о видении. Назвали его «восприятием». Обращаемся к нему, рассматриваем его проявление. Ты заметил?

– После этих слов – да.

– А до них?

– Пользовался восприятием, но не давал себе отчёта в том.

– В чём трудность?

– Легко и привычно видеть объекты восприятия: например, картину, её структуру и образы. Всё это – предметно, имеет форму, весомость. Само восприятие – их лишено. Посредством формы его никак не ухватить.

– Верно. Рыба – обитатель вод. Ей трудно принять во внимание присутствие цапли. Ведь её нет в воде. Она пребывает в пространстве. Но видит и ловит рыбу.

– Хорошее сравнение. Мои чувства и мысли не дают себе отчёта в существовании восприятия. 

– Так как же ты о нём знаешь?

– Благодаря самоотчётности. Возникающему в ней особому качеству. Обычное состояние самотчётности свидетельствует пребывание в контексте тех или иных объектов восприятия. Например, «я думаю», «болит зуб», «я – испуган».

Иногда самоотчётность кристаллизуется в ином качестве. В нём возникает свидетельство восприятия. Но это очень тонкое, почти не уловимое явление. На самой границе восприятия. Но бывает – оно оказывается в самом центре его внимания.

– Точно замечено! В обычном своём состоянии, мы постоянно «выходим из себя» в те или иные объекты восприятия. Находясь «вне себя» – полагаем эти объекты собой, ими являемся для себя и других. Например, «выходя из себя» в гнев, становимся этим гневом. Им ограничиваются наши качества и возможности. На нём сосредоточен в тот миг окоём вселенной. Во всей полноте проявляет себя то, что может быть названо «стечением гневных обстоятельств», в просторечье – колеёй судьбы гнева.

Из этого состояния, столь же последовательно, «приходим в себя». Сам приход включается мгновением самотчётности о своём гневливом состоянии. Когда пребывание «в себе» чуть акцентируется, «обрастает» мгновением, глубиной и ясностью – в нём «прослушивается» всеохватный тон несокрушимого покоя. В нём проясняется, упомянутое тобою, особое качество самоотчётности – свидетельство наличия самого восприятия.

У тебя есть какой-то свой образ, объясняющий проявление восприятие?

 – Пожалуй. Свет. Ведь зрение – наиболее явное для нас пространство проявления восприятия. Глаза различают формы и качества в поле света. Зримое определяется освещённостью: её наличием, интенсивностью и углом падения лучей. Последнее легко заметить, наблюдая изменения лица человека, расположенного в лучах направленного источника света. Так же и внимание. Оно подобно солнечным, летящим под определённым углом, лучам.

– Что в нас задаёт этот угол для восприятия?

– Обусловленность местом расположения тела, настроением, реакцией или идеей. Один и тот же мир в глазах двух людей, испуганного и радостного, окажется абсолютно разным. Аналогично, солнечный направленный свет задаётся чем-то, что препятствует прямому падению лучей солнца: аркой, окном и наличием помещения.

– Восприятие всегда что-то воспринимает, так?

– Да.

– Что первично, оно или объект?

– Восприятие. Если его нет, нет и того, что оно воспринимает.

– Всякий объект – зримое, слышимое, осязаемое, чувствуемое, переживаемое, помышляемое приходит актом восприятия, согласен?

– Да.

– Сказанное – результат размышления?

– Нет. «Зримый» восприятием факт. Мысли возникают из восприятия. … … …

Я немного ошеломлён. Никогда не задавался простым вопросом – на чём основан весь, так или иначе присутствующий, мир, я сам? Никто ведь не обращает внимание на то, что всё, зримо существующее, обязано всеми своими разнообразными формами наличию света.

Мы уверены, что объекты существуют сами по себе. Объективно. Я и сейчас в этом уверен. Но теперь вижу другое. Обратил снимание на роль света. А посредством этого «моста» – на место и значение восприятия.

Это наблюдение-озарение иначе разворачивает привычные смысловые вопросы бытия: что есть мир? Я?

Получается – Всё Это каждый миг рождается восприятием. Не существует не зависимо от него … … …

– Таков факт восприятия. Но ты только что упомянул слово «озарение». Почему?

– Нечто случилось с восприятием. На мгновение оно распахнулось глубиной, широтой, ясностью. Подобно тому, как отверзается бесконечность неба в просвете кучевых облаков. В свете этой глубины, раскрылся иной горизонт воспринимаемого. Объекты предстали в нём в ранее невиданной полноте, значении и взаимосвязанности.

Но важнейший аспект этого распахнутого восприятия – то, что в нём оно воспринимает самоё себя.

– Отличная констатация. В нас присутствует естественное самовосприятие восприятия, а не только мысли о его объектах. Вот оно – свидетельствование его наличия!

Ты ясно видишь разницу между восприятием, с одной стороны, чувствами и мыслями – с другой?

– Нащупываю. Сама суть – ясна. Но на практике, я всё время теряю за мыслью восприятие. Она меня обуславливает.

– Здесь ты не прав. Внимательно проверь сказанное. Свидетельствуй происходящее. Мысль, как и чувство, эмоция или реакция, сама по себе, ни как тебя не связывает. Твоё восприятие её зрит. Феномен и восприятие – неделимое целое. Такая природная данность. В чём ты испытываешь слабость – так это в самовосприятии восприятия.

Условно, оно пребывает в зародыше. Хоть по сути явленно во всей полноте. Что и свидетельствуем в своём сновиденческом созерцании. Но в окоёме бодрствования – зрим мир в ином масштабе восприятия. В нём восприятие восприятия – должно обрести рост и развитие. Так это для нас выглядит.

В этом ракурсе ситуация постепенно будет меняться. События, реакции, чувства и мысли останутся сами собой. В них постоянно «выходим из себя». На этом естественном фоне, ясно и отчётливо, будет созерцаться самовосприятие. То, куда «приходим в себя».

Сказанное здесь – подобно рассвету. Постепенно из тьмы возникают предрассветные сумерки. Они растут освещённостью, затем восходит солнце и совершает свой небесный путь.

Обопритесь на трезвость и ясность. Малое восприятие, в которое «из себя выходим» и то большое, в которое «возвращаемся» – одно и тоже восприятие.

Восприятие – обыденно, естественно и неотделимо от каждого мгновения жизни. Не надо его превозносить и разводить мистику. Спим мы или бодрствуем, более того, возможно, – живы мы или нет – в нас подспудно или явно присутствует горизонт самоотчётности. Всесозерцающий созерцатель. Ведь ты всё время знаешь, ты – это ты, даёшь себе отчёт о происходящем во вне и внутри. Свидетельствуешь.

– Да, действительно. Но это весьма неявно. Обычно человек этому не придаёт значения. Он занят событием, своей реакцией, оценочной мыслью и желанием. В точности так же, он не обращает внимание на то, что делает его живым – сердцебиение и дыхание.

– Хорошо, что ты их упомянул, связав с жизнью. Всмотревшись в себя пристальнее, ответь себе – не является ли неприметная самоотчётность проблеском фундаментальной основы бытия?

Она – твой исток. Сопричастная жизни – рождает её каждый миг. В силу этого – твоя способность к самовосприятию не обусловлена какими-то не зависимыми от тебя обстоятельствами: учением, гуру, передачей и их благостью. Эта способность в тебе изначально присутствует. Самим корнем жизни.

Римляне, указанное, облекли в форму своего таинственного бога – двуликого Януса. Для человека, в ком явно пробуждается самовосприятие, нет никаких тайн этого образа. Янус – восприятие, целостно воспринимающее жизнь: мир и самоё себя, восприятие. В нём жизнь превосходится и обретается бытие.

Возможно, ты также приметил иную форму проявления самовосприятия. Она подобна яркой вспышке ночной молнии. На мгновение её свет высвечивает тьму, взрывая её горизонт и придаёт ясную определённость всем, населяющим его, формам. Мы сталкиваемся с этим явлением в моменты глубокого погружения в хоровод событий, чувств и мыслей. Многие именуют эту вспышку восприятия «взглядом со стороны» внутри себя.

Мы не сильно его любим. Он – холоден и безразличен к нашим чувствам, целям, мнению и желаниям. Отстранённо высвечивает действительность, внутреннюю и внешнюю, так, как она есть. Беспристрастно.

Для личности – это болезненно. Потому она стремится отвратиться от виденного. Но, возможно, не всё в ней следует этому отвращению. Нечто принимает к сведению ландшафт беспристрастности «стороннего взора». Более того, делает первые робкие шаги, действуя в согласии с «молниесветным» видением. Это «нечто» – есть «младенец» зрелости. Слабым, нетвёрдым шагом он «входит» в пространство первой картины Splendor Solis. Обнаруживает себя в мире алхимии. Другой тропы туда нет.

Глава третья: Присутствие

– Сосредоточь внимание на собственном мышлении. Ты даёшь себе отчётв том, что в данный момент мыслишь?

– Да.

– Воспринимаешь слова и интенсивность своего внутреннего диалога, который в данный момент в тебе протекает?

– Да.

– Теперь разверни часть внимания. Попытайся уловить мимолётным «взглядом» Того, Кто Смотрит.

– … … …

– … … …

– Там никого нет.

– ?

– Отсутствие чего бы то ни было. Пространство взгляда. Воспринимающая пустота, но живая.

– Смотри, прямо сейчас твоё бытие пропиталось покоем.

– Верно. Звенящая тишина… … …

– Цапля – обитатель воздушных просторов. Глянь в небо, её дом. Там может дуть ветер, могут плыть облака, сверкать молнии и греметь гром. Но при всём том – ничто из перечисленного никак не затронет саму ширь, бесконечность и пустоту небес. Не умалит её и не увеличит. Не окрасит и не превратит в нечто иное. Точно также ведёт себя зеркало, проявляя бесчисленные формы своих отражений.

Эта несокрушимость безграничной никаковости неба бытия отзывается в тебе тишиной и покоем. Никак незатронутыми твоими мыслями, чувствами и тем, что зрят глаза и слышат уши.

– Мысли и ощущения тела плывут в этом просторе, покое и тишине, как облака по небу. Одно другому никак не мешает, друг друга не вытесняет и не видоизменяет.

– Это и есть созерцание. «Небо» зрит твоё бытие. Зрит всегда. Облака, птицы, самолёты, мысли, чувства, реакции, состояния и оценки – приходят и уходят. Простор всегда пребывает. Это пребывание, никем и ничем несокрушимое, многие его открыватели начинают называть «присутствием». В этом последуем им.

Должен тебя предупредить. Пребывающее присутствие – завораживает неокрепший взор. Хотя бы потому, что он «неокрепший». Нуждающийся в повторении испытанного, чтобы обрести ясность «небесного» самораспознания в любой и каждый момент текущего раскрытия жизни. Какой бы ни была мысль, ситуация и твоя реакция – радость, страх или боль – пребывающее присутствие всегда в них. Ничто явленное и движущиеся его не скрывает, не окрашивает, не уничтожает.

В миг появления мысли – присутствует ли нечто, ею незатронутое?

В миг появления реакции – присутствует ли нечто, чего она не коснулась?

В миг, когда ощущаешь чьё-то прикосновение – присутствует ли нечто им не тронутое?

Тебя накрывает сонливость – если то, что она не заполнила?

Ворох мыслей, эмоций – захлёстывает, стресс – что он никак не окрасил, не тронул?

Обретение уверенности в неотступно присутствующем, абсолютно ничем незатронутом – первый шаг твоего предстоящего роста. В нём всё проявляющееся немного затмится «небеснопребывающим». Это – естественно. Пребывая временно в этом частичном затмении внимания ко всем явлениям – помни, что это только первый шаг. За ним неминуемо следует другой.

Янус – божество восприятия, зрит одним ликом вселенную меняющихся феноменов, а вторым – присутствующее и неизменное. Оба лика – равны. Вместе указывают на цельность восприятия, «взгляда пустоты». Взрасти в этой цельности – твой второй шаг. Им определяется твоё присутствие в мире практической, деятельной алхимии.

Глава четвёртая: Самобытность

Двуликость Януса, как солнце, медленно восходит в целостном горизонте, указанных ранее, рождений жизни. Тело и мир, воспринимаемый как образы и качества зримого, слышимого, осязаемого, обоняемого и вкушаемого – постепенно оказывается в «лучах» восприятия Януса, присутствия. Во всём видимом, осязаемом, слышимом – ясно распознаётся ими никак незатронутое. Это – прежде всего.

Ранее мы наблюдали материальную вселенную своей телесной личностью, её пятью чувствами. Она определяла горизонт этого мира. Теперь масштаб окоёма понемногу смещается. Сама эта личность оказывается органичной частью ландшафта, наблюдаемого «взором» присутствующего.

В мире пяти чувств – вы не только тело и его ощущения. Вы – равно то, что видят глаза, слышат уши, осязает кожа, обоняет нос и вкушает вкус. Сказанное – данность созерцания. Отнюдь не конструкция мысли. Последней является интерпретация прежней структуры действительности. В ней ваш ум мнил раздельную объективность тела и видимого мира. Непосредственное знание всего сказанного рождается в созерцании, в присутствии.

«Восхождение Януса» постепенно меняет расклад бытия. Мир, знакомый с рождения, изменяется, но – не теряет своих известных очертаний и наполнения. Солнце остаётся солнцем, река – рекой, люди – людьми. Возникают своего рода симптомы-признаки перемен состояния бытия. Суть этого – исчезновение определённых границ, придававших всем известным формам их качества. Что это за «границы»?

Прежде всего – разделительная черта на себя и мир, существующий не зависимо от меня. В окоёме присутствия её нет. Но прежний мир нашего телесного видения никуда не девается. Из него постепенно уходит напряжение конфликта меж, якобы автономными, телом и миром. Обычно мы воспринимаем эту напряжённость как стремление к выживанию. Результатом этого растворения становится раскрытие сопряжения двух окоёмов – прежнего, всем известного и новоткрывающегося, неведомого.

Аналогичный процесс протекает в горизонте разделения психического и телесного. В результате обеих явлений – обособленность внешнего от внутреннего – растворяется. Тело оказывается прямым продолжением психического. «Субъективное» и «объективное» теряют всё, что прежде их разделяло и этим разделением наделялось привычными нам качествами. Теперь они обнаруживаются как одно цельное качество бытия.

В нём тело и его пять чувств оказываются чем-то подобным грифельному острию карандаша. Им рисуется картина. Вся она сотворена им и состоит из графита. А он – есть вся полнота психэ.

Мы не случайно постепенно утратили акцент на слове «жизнь» и перенесли его на «бытие». Указанная цельность, обнажающаяся в бодрствовании – идентична цельности явления сменяющихся действительностей сновидений. Корень того и другого – присутствующие созерцание. В нём возникает вселенная сновидения-бодрствования: цельно, вне какого бы то ни было процесса становления.

Станем называть эту цельность «самобытностью», «самобытием». Корень «само» здесь не принадлежит привычной личности. Он коренится в горизонте присутствия и возникающем в нём явлении сопричастности личного – безличному пребывающему. Бог Янус – вместилище этой мистерии. Новое «я», конечно-бесконечное, он и есть.

Присутствующее «небо» – самопроявляется «светом» восприятия, «лучами» его внимания. Ими самоявлено присутствуют цельные пространства вселенных этого бытия: сновидения-воображения-бодрствования. В них всё изначально совершено, завершено и не содержит в себе роста, развития и деградации. Каждый миг являет себя цельностью мира этого мгновения. Он не имеет истока в том, что предшествовало ему. Он не имеет никакого продолжения.

Это и есть самобытность. Она целиком вне привычного нам закона причин и следствий. Самобытности – всё ведомо. Она – всеспособна, вседейственна. В её мире всё взаимосвязано, сопричастно и пребывает во взаимопонимании.

Пребывая ею, ваше бытие обнаруживает понимание любой возникающей ситуации. Вы знаете нечто, что знать не можете. Нет никакого его истока в причинно-следственной взаимосвязи явлений. Вместе с этим знанием незнаемого, инознанием – в вас восходит адекватная способность действовать в любых раскрывающихся обстоятельствах, хоть нет никакого опыта, умения и способности. Возникает инодействие. Живёте его вседействием. Выбор, познание, самокритика, овладение, обучение и совершенствование – напрочь отсутствуют.

Линейная и последовательная «лента» течения времени-бытия действительности – распадается. Сказанное подобно воображаемой метаморфозе фотографической плёнки, если её кто ещё помнит. Каждый кадр – отдельный момент времени, сопряжённый со всеми предыдущими и последующими. Придавая определённую скорость движению кадров в проекторе – получаем фильм. Его действительность соткана последовательностью мелькающих кадров, соединённых причинно-следственной логикой.

Теперь представьте масштаб, оговариваемого изменения: каждый кадр перестаёт быть ограниченным в бытии качеством моментального, застывшего отпечатка видимого. Раскрывается как окно. В нём – целостно и законченно предстаёт взору созерцания своя уникальная бесконечность живой вселенной. Случившаяся метаморфоза – не отменяет причинно-следственное «киноповествование» жизни. Оба ракурса – совмещаются. Накладываются.

Вы – свидетель этого превращения. Его созерцатель. Вам в этой бурлящей пузырями-мирами действительности, сотканной из мгновенно-вечных вселенных и их возможностей – быть, жить, действовать.

Возникает вопрос о времени. Но оставим мистерию его бытия «на потом». Тут и так дыбятся волосы.

Обратите внимание, особое: «я» – не исчезает и не растворяется в ком-то и чём-то. Не является иллюзией. Оно остаётся самим собой, первым ликом Януса, соприсутствующем во втором.

На этом вы можете оставить дальнейшее чтение. В сказанном на этих немногих страницах – суть того, что с вами происходит. Эпицентр вашего индивидуального урагана жизни. Прояснить с годами всё указанное – окажется вполне самодостаточным.

Дальнейшее повествование раскроет некоторые частности. В них мы сможем наблюдать как из зерна, шаг за шагом, растёт «древо» нового мира нас.

 

Часть вторая

Созревание алхимика: обезьяны, лютня и рыба

Глава четвёртая: Вне границ конвенциального

Во времена жизни автора Splendora Solis, обезьяна виделась существом зловредным. Пародией на человека. Орудием дьявола.

Частично это восприятие выжило по сей день. Обезьяна – животное. А свою звериную природу человек стремится отринуть,следуя постулатам аврамического видения. Либо как заведомую фикцию, либо, как вместилище дьявольского присутствия. В последнем случае то, что многие люди именуют словом «духовный», видится как процесс преодоления в себе этого демонического животного естества.

В средние века, по умалчиванию, считалось, что существо можно назвать человеком, если оно живёт в библейских границах. Оказываясь вне их, оно становится прямым орудием злокозненного искусителя – Люцифера, его ручной обезьяной.

На нашей картине запечатлен истинно демонический сюжет. Одна обезьяна кормит корень алхимика – цаплю. Вторая – наполняет её вселенную звуками лютни. Словом, по указанию Splendor Solis, алхимик рождается в Люциферовом светеи питается им. Совсем как герой, упомянутых ранее, «Девятых Врат».

В современном мире «библейское» и «люциферианское» отошли на второй план. В массовом сознании «духовно ищущих» скорее более важны идеи сансары и нирваны. Свою жизнь эти люди сверяют по ним. Но, чем эта ориентация в бытии отличается от той, что представлена в Библии? Есть ли принципиальная разница в том, чтобы назвать сансарическую обусловленность вселенской иллюзией – грехом, а освобождение от неё – «царствием божьим»? Суть – одна. Действительность есть неприемлемое состояние. Из неё только один путь – вон: освобождение и спасение.

Одновременно сказанному, растёт число людей никак «духовную» ось не воспринимающих. Но и для них – «свой» человек тот, кто разделяет образовательные, культурные и поведенческие стереотипы социального поведения. Личность, демонстрирующая свою свободу от них – вызывает безотчётный страх. Она – неприемлема. Опасна и подлежит изоляции.

Да и тебе, читатель, знаком безотчётный ледяной ужас, захватывающий чувства и замораживающий ум. Он приходит в миг, когда жизнь разрушает всё, с чем себя ассоциировал, стирает всё, чему следовал. Толкает тебя в пространство, ни одним из окружаемых людей не разделяемое. В «нечеловеческое». Ведь людское – мир, возникающий и продолжающийся в общепринятых координатах интерпретации жизни.           

Эта волна безотчётного ужаса прикрывает в каждом его алхимическую «обезьянью» природу. Только зрелый человек, обретающий своё «третье рождение» в самовосприятии, присутствии и самобытии, способен преодолеть этот барьер ужаса без ущерба для себя.

Картины Splendor Solisи данные слова комментария – подпорка для преодоления страха и неуверенности в том, чтобы быть вне согласия с миром родителей, друзей, коллег, вообще – людей. Быть вне горизонта науки, Библии, Корана, Вед, Сутр и Тантр, Даодэцзина или шаманских легенд и песен.

Изображения Solisи данный текст – рождают переходную конвенцию. Она защищает нас в момент перемещения из привычного мира в тот, за пологом ужаса. Там, куда толкает тебя неумолимая рука жизни – нет никаких координат, только стихия твоего восприятия, присутствия и самобытности.

Пока ты вызреваешь как алхимический плод, Splendor Solis– даёт тебе относительно уютное «гнездо», как и положено птенцу цапли. Но, всегда и во всём, твой рост воскормляется – обезьяной, способностью на деятельный мгновенный шаг вне координат конвенции.

Это «гнездилище» – придаёт покой твоим чувствам и уму. Помогает им быть способными принять ситуацию вне конвенциального опыта. Но помни: вне мгновений прямого бытия единством восприятия-присутствия-самобытности – ты не имеешь роста и развития. А чувства и ум, не обузданные алхимической конвенцией Splendor Solis– не совладают с ветром ужаса. Заживут своей изолированной жизнью, но не вернуться к прежнему состоянию. Ведь они побывали за конвенциальной гранью бытия. Тронуты ею. Травмированы.

Целостность самобытности приходит мгновениями-всполохами. Постепенно эти мгновения расширяются и углубляются. В какой-то момент они перестают быть ограниченны мгновением чистого самовосприятия. В них оказывается возможным мгновенное действие. Оно не основано ни на какой системе ценностей, ни на каком описании. Спонтанно восходит в самобытии. Постепенно это пространство мгновенного самобытного действия, в свою очередь, расширяется и углубляется. Становится вместилищем самобытного поведения, безупречной самобытной жизни.

Во все времена вне ясного самобытования – ты живёшь в координатах алхимика. Своём «гнезде». В данном случае, оно сплетено – картинамиSplendor Solisи их комментарием. Такова действительность самобытности по большому счёту.

Всякое «большое» содержит в себе «малое». В его узком горизонте мы ограниченны своим представлением о себе, образованием, культурой – семейной и общей. Испытываем тесноту в ими порождённых чувствах и идеях. Прежде всего в том, чтобы видеть себя и жизнь глазами расхожих мнений.

Естественный рост ведёт нас за пределы этих ограничений. Превосходя неуверенность и страх – оказываемся в свободном поле. В нём мы не можем полагаться на взаимопонимание людей, опирающихся на опыт, культуру и привычки. Оказываемся в одиночестве. В способности его принять и им быть – залог возможности дальнейшего развития.

Выходя за ограду конвенциального поля, вынуждены опереться на самих себя. Начать всецело жить субъективным текущим опытом жизни. Чужие мнения, философские идеи и постулаты религии, в лучшем случае, могут на что-то обратить внимание в нашей непосредственной действительности. Мы перестаём подгонять жизнь под них. Поступая так – становимся «обезьяной» Solis, существом, начинающим жить естественностью, спонтанностью, самобытностью.

 

Глава пятая: Факты (рыба) и творчество (самовыражение)

Воспитание, образование и потребляемое искусство – прививают стандарты, учат действовать в согласии с ними. Иногда, как когда-то было с Сократом – нас учат мыслить. Но это редко поощряется обществом и его расхожей культурой.

Никто не научает обнаруживать восприятие. Эта возможность находится за гранью конвенциального и берёт начало в ситуациях, провоцирующих «всполохи» самовосприятия.

Наблюдая себя, обнаружим – «сторонний взгляд» и интенсивная самоотчётность выделяются в энергоёмких ситуациях. В таких случаях обычно говорится о наличии «стресса». Он и есть наша благоприятная самовосприятию ситуация.

Все господствующие представления наделяют стресс негативными качествами. Учат нас тому, как его избегать. Следуя им – ищем способ его не встретить. Почему-то называем такое поведение «созерцательной» жизнью. Хоть на деле оказывается, что речь идёт всего лишь о том, как от жизни отгородится – самовнушением, медитацией, уединением, стремлением сглаживать все противоречия своей личности с окружающими людьми и обстоятельствами. Жить вечным компромиссом.

В такой позиции – часто, оцениваем саму личность, её ум и чувственность, как нечто сугубо отрицательное. Личная реакция, субъективное мнение – часто осуждаются в расхожих «духовных» представлениях. Но что мы есть как не эта личность, мысли, эмоции, реакции и персональность действий? Если отринуть их – то как это реально сделать? Куда девается это отринутое? Где, в результате пребывает? Как само отвержение осуществляется? И что остаётся?

– Где-то растворяются?

– Что и как их растворяет?

– Высшие силы … … …, моё намерение, методы медитации … … …

– Незатейливые клише. Есть другой вариант – «растворим в подсознании». Но разве оно – не ты? Сахар, растворённый в чае, перестал таковым быть? Разве не твоё намерение пытается устранить пресловутое эго? Разве, при этом, это намерение не принадлежит личности? Она же гордится этим действием.

Глянь в себя трезво, что происходит в момент отрицания?

– Есть два варианта. В одном – я разъотождествляюсь с чем-то, утратившим жизненность, на подобии старой кожи змеи. Это простой случай. Просто сбрасываю не нужный мне груз с плеч. Испытываю облегчение.

Другой случай – иной. Опираясь на некие идеи – я отрицаю в себе нечто живое. Сбросить его, как отслужившую своё кожу, естественно не получается. Отрицаясь в уме – оно «прёт во все щели». Я должен собрать волю в кулак и жёстко контролировать себя, свои мысли, чувства и действия. Вести войну с самим собой. Но разве это не есть сердцевина «духовной стези»?

– Быть убийцей самого себя? Всего лишь потому, что некая культура, религия, учение и гуру определили личное и чувственное, как недостойное, вредное?

– Но их авторитет …

– А ты сам? Что ты значишь сам для себя? Это – коренной вопрос алхимии. Лишь «возвратившись в себя» из всего, во что «из себя вышли», созрев в самозначимости – откроемся как существо самовоспринимающее, цапля.

Всмотрись – обнаружима ли в тебе свежесть незатронутости? Ведь только её присутствием возникает способность отставить в сторону все представления как «отжившую своё кожу». Или эта «кожа» жива? Ты – она и есть. В этом случае ты просто незрел для того, о чём тут ведётся речь.

– Скорее – выныриваю. Но сковывает неуверенность.

– Она преодолевается повторением «выныривания», позволением этому совершаться.

Алхимик – это «садовод» самого себя. «Я» – его единственный естественный сад. Ведь если это «я» отринуть силой воли – не оказываемся ли мы в положении анекдотического страуса, якобы прячущего голову в песок, сталкиваясь с опасностью?

Предполагаемое достижение в подобном действии – всего лишь идея безличности. Ментальная пустышка, поддерживаемая волей, но абсолютно безжизненная.

Ваше «я» – это прежде всего тело. «Прежде всего» в силу последовательности раскрывающихся «рождений». Не потому ли все принципиальные убийцы «я» немилосердно истребляют собственную плоть? Как уничтожить «я» – оставаясь в теле? Как уничтожить психэ, продолжая ею быть? Как уничтожить восприятие, являясь его прямой производной?

Отвечая на эти вопросы самим себе – вы обнаружите себя либо истребителем «сада», либо его заботливым садовником.

Вы, как сад – средоточие жизни и её творческих сил. То, что именуем словом «стресс» – фонтан этой энергии. Созерцая его проявление – восприятие само переполняется силой, ведь явленное – дитя восприятия. Чем оно сильнее и краше – тем ярче сила породившего его восприятия. В этой яркости кроется возможность проявления самовосприятия. Оно обнаруживает себя, созерцая само восприятие. Вскрывается второй лик Януса.

Обратите внимание на то, как сковывает наше проявление система господствующих над нами представлений. Вспомните детство, то, как родня загоняла вас в тесное стойло конвенциального поведения. Восстановите все пережитые тогда чувства.

Вспомнив – верните в себе того, не загнанного в стойло, ребёнка. Он и есть наша искомая «обезьяна». Чувства дитя, его мыслеобразы и реакции – по большей части плоды его уникальности. Они не происходят из семейной и культурной конвенции. В этом субъективном качестве они – суть и корень жизни.

Каждый из нас знает – детство, скрытый в каждом Эдем. Жизненная, сказочная полнота бытия. Самовосприятие обнажается там, в нашем корне, детской спонтанности, тотальности, безответственности и искренности. Позвольте себе быть ребёнком.

Праведность, созерцательность, медитация – неприложимы к дитю. Но явив себя им – обнаружим собою подлинную суть только что сказанных слов. Она ни в чём не совпадёт с мнением философов, святых и гуру.

Обнаруживая самовосприятие – открываем то, что по привычке живём, опираясь на мысль, чувство, реакцию и зримый факт. Уходим в них из себя. Нам минимально присуща жизнь посредством восприятия. Вот простой пример: нам близкие люди – мать, отец, сын, дочь, брат, сестра, друг, коллега, враг. Что на самом деле значат для нас эти слова? Исследуйте ситуацию.

Непременно обнаружится – «мать» – это просто идея. В непосредственном восприятии никакой матери нет. Есть живое существо, человек. Живое как переживание ваших пяти чувств и массы внутренних ощущений, которые возникают в прямой взаимосвязи с ним.

Созерцание обнажит непреложный факт – видимый и чувствуемый образ матери – проявление восприятия. Опираясь на это чистое восприятие и присутствие, освобождаясь от обусловленности идеей «матери» – станем свидетелями многообразного преломления этого человеческого образа в нашем бытии. В нём могут проявить себя разные силы, древние люди в этом случае сказали бы – «боги–богини».

Перво-наперво возникнет мать-искусительница, мать-поводырь, мать-учитель, ведьма – всех не объять простым перечислением. Внутри них обнаружатся вовсе «нематери» – иные женские и, даже, мужские сущности. И так с любым присутствующим в нашем бытии образом человека, животного, растения, камня, реки и моря.

Форма – не есть содержание. Чаша может быть наполнена водой, вином, молоком или мочой. Но, видя чашу, мы ограничиваемся её образом. Взаимодействуем с чашей, не замечая её содержания. Лишаем себя её наполнения.

Густав Майринк великолепно воплотил эту тайную сторону действительности в романе «Ангел Западного Окна». Перечитайте его, как и «Белого доминиканца». Образы этих романов помогут прозреть в себе многое из тут сказанного.

Пока наше внимание скованно идеями-этикетками, мы живём в плоском, линейном и мелком обыденном мире. Мать всегда мать. Сосед – сосед. А камень у дороги – камень. У них нет никакого подлинно живого измерения. Нет волшебства и сказки. Тыква никогда не станет каретой, а крыса – кучером.

Самовосприятие в этой буквалистике тускнеет и становится почти неуловимым. Изредка являет себя всполохами в моменты экстремальных ситуаций жизни. Здесь-то – источник подлинного бытия. «Питаясь» его водами, постепенно утрачиваем скованность идеями и их одномерностью. Шаг за шагом разъотождествлясь с однозначными: «матерью», «другом», «солнцем» и «березою» – открываем фантастический живой многогранный мир, лежащий за пределами материальности, греховности и сансарической иллюзорности. В нём – естественно возрастает ясность самовосприятия.

Такова суть «рыбы», коей дитя-обезьяна кормит нашу алхимическую цаплю. Ничем не скованная многоликая жизненность, неотделимая от луча восприятия.

Высвобождаясь от всего, что её связывает, жизненность проявляет себя как обезьяна с лютней. В музыке, как и в любой профессии – важно образование, наличие долгого технического навыка. Путь будущего музыканта начинается в детстве с походов в музыкальную школу. Затем он развивает заложенное – в училищах и консерваториях. Длиннейший путь образования, превосходящий другие профессиональные дороги становления.

Музыка – наиболее конвенциальное творческое выражение. XXвек взорвал эту систему. Прежде всего «трубой Армстронга». Всё описанное образование треснуло. Спонтанное тотально явило себя. Оказалось возможным завораживать мир звуками, не имея никакого образования. Опираясь на собственную природу, её силу и качества, не перепаханные и не сдобренные никакими внешними ценностями и системами. Такова наглядная притча об алхимической жизненности.

Мать рождает нас в мир движения, изменения, превосхождения. Поток жизни проявляется в точности как видимый его аналог – торнадо. Восходящая спираль движения, безжалостно вбирающая в себя всё, что встречает на своём пути. Внутри себя она имеет стержень неподвижности. Мы мало его замечаем в силу малости диаметра вихря в его обыденном выражении.

Наше тело и психэ – суть различные конфигурации движения, образующей жизнь ткани форм. В них неизменно пребывает присутствие. Никак и ничем в движении не затронутое, но от него никак не отделимое. Раскрытие этой «анатомической» истины – удел определённой зрелости бытия. В ней восходит горизонт нашего «третьего рождения».

Это самовосприятие целостности незатронутости и беспрестанного движения не происходит по нашей воле и в согласии с тем или иным учением и его методом. Оно проявляется в силу факта наличия соответствующего качества бытия. Тут мы его называем «зрелостью». В относительном смысле она коррелирует с, обозначаемым этим же словом, проявлением обычных возрастных изменений.

Пока не взошло это зрелое качество, человек испытывает непрестанность движения как некую ношу. Особенно это заметно в юношеском возрасте, когда к телесному вихрю бытия добавляется куда более мощный ураган, образующий мир психический.

Возникшее двойное «торнадо» давит и направляет внимание восприятия внутрь движения. Создаёт базовую предпосылку для грядущего обнажения восприятия, присутствия и самобытности. Но пока этого не произошло, человеческое существо склонно тяготится движением. Искать покой в воображаемом отсутствии этого естественного движущегося состояния бытия. Возникают многочисленные иллюзии и попытки их практического воплощения, известные нам под «марками» праведной жизни и медитации. Рождается институт монашества, уединения, отрицания чувственности, сексуальности и творческой деятельности. Человек сосредотачивается на поиске абсолютной недвижности. Но не имея в себе качественного естественного основания её обнаружению, создаёт некий суррогат, совершая манипуляции подавления движения.

Следуя конвенциям учений, возникших из этого иллюзорного поиска, личность, входящая в зрелость, с трудом сможет сообразить, что искомая стабильность, тишина и покой – естественно восходят в неотделимом от них вихре движения. Чем сильнее он – тем явственнее обнажается содержащийся в нём покой и зрящее из него восприятие.

Такова «музыка сфер» обезьяньей лютни. Prima materia, исходное «вещество» алхимического делания.

На этом мы завершаем рассмотрение указаний, содержащихся в обрамлении первой картины Solis. Не трудно заметить, что вне разговора осталось множество объектов: растения и птицы. Прояснение их значения останется «на потом». Прежде всего, в силу того, что их уточнение определено степенью проявленности в восприятии тем, нами затронутых.

 

 

Часть третья

Алхимическое бытие: целостность пространства

Глава шестая: Масштаб восприятия

Восприятие, обнаруживая самоё себя, сосредотачивается в становленииэтого самовосприятия. Ваша личность постепенно обретает уверенность распознавания присутствия и окоёма действительности самобытности. Повторюсь: сказанное – сфера приложения личности. То, на что указывают слова «самовосприятие», «присутствие» и «самобытность» – превосходит вас и пребывает вне какого бы то ни было становления.

«Цапля» рождается. Внимание восприятия высвобождается, и в его поле зрения проступают очертания того, на что указывает центральное пространство первой картины.

Ни для кого не секрет, что воспринимаемый мир может меняться. Мы привыкли указывать на эту особенность пословицей: «Утро вечера мудренее»; словами: «пессимист» и «оптимист»; говорим о смене настроения. Указываем, но не имеем возможности присмотреться. Внимание восприятия занято другими насущными бытию вопросами.

Как следствие этой невнимательности – отсутствие возможности принять во внимание факты самоизменчивости действительности. Она продолжает видится как нечто стабильное, никак не связанное с нами и нашими состояниями.

В определённый момент эти, оговариваемые, ранее мало значащие для нас ситуации, начинают раскрывать своё содержание. Пространство бытия обнаруживает качества сжатия и раскрытия. В них расклад и содержание действительности меняется. Приходят и исчезают возможности. Это явление наиболее адекватно можно назвать «масштабами восприятия».

Простейший пример сжатия пространства – страх. А расширения – радость. Всем знакомое явление. Но вряд ли многими практически учитываемое и реализуемое. Восприятие редко надолго удерживает эти, для обычного человека, крайние состояния. Возвращается к тому, к чему прилагаем слово «обыденность». Но если это всё же произойдёт – страх разрушит устоявшийся горизонт и жизнь деградирует. Радость, наоборот приведёт к качественному росту наших возможностей.

Обычно пространство нами воспринимается только со стороны «вместимости». Мы редко подмечаем его «содержательность». Когда нами владеет страх – его мир обладает крошечным набором возможностей. Наоборот, мир радости этими возможностями переполнен. Пессимист живёт ограничивающими, замыкающими на себя, страхами. Оптимист – творческой, всё размножающей и раскрывающей, радостью. Сказанное направляет ваше внимание к тому, что подразумевается под «содержательной» стороной пространства.

Зрелость растёт созерцанием бытия. Со временем очевидной становится описанная пульсация восприятия. Вместе с этим меняется организующая основа действительности. Её прежняя и привычная «объективность» для созерцателя оказывается «кажущейся» и эфемерной. А «субъективность», ранее полагавшаяся отрицательным и эфемерным качеством, превращается в опору происходящего. Мир – многовозможен, многогранен, изменчив, игрив. Не обладает абстрактной, отделённой от восприятия, формой и данностью.

О значении сказанного нет надобности размышлять. Единственный смысл – обнаружить это в собственной действительности.

Для вопрошающего ума же дадим пример.

Закройте один глаз. К открытому, вплотную, поднесите ладонь.

Что вы видите? Просто отметьте картину для себя.

Теперь немного отодвиньте ладонь, чтоб под неё проник свет.

Что видите теперь?

Отдалите ладонь на её ширину.

Что пред вами предстаёт? Какова видимая форма?

Теперь – отнесите ладонь на вытянутую руку.

Что обозревает ваш глаз?

Проделанное вами – есть изменение масштаба восприятия. Исследуйте пример внимательно. Сделайте выводы. Не манкируйте ситуацией, опираясь на простоту опыта. В ней скрыты очень важные вещи и качества.

 

Глава седьмая: Растворение границ «внешнего и внутреннего»

Взор, брошенный на центральное поле картины, сразу выхватывает эффектные детали: рыцарский герб и штандарт. Архитектоника пространства оказывается не заметным фоном.

Наше внимание обладает привычкой. Оно приучено созерцать то, что имеет форму. Прямо сейчас проверьте себя – оглядитесь вокруг. Что видите? Предметы своей комнаты и её стены. Для того, чтобы обратить внимание на её пространство – необходимо сознательное усилие. И то присутствует затруднение – внимание цепляется за стены, а не за сам объём пустоты.

То, что нам известно в становлении бытия – рост тела, его мира и внутреннего психического измерения – прежде всего, протекало как рождение и становление его феноменов. Опираясь на созерцание форм и их качеств, наше внимание восприятия собирает «рисунок» картины действительности.

Поясню на простом примере. Всем знакома форма дерева. Мы распознаём её, опираясь во внимании на структуру, создаваемую стволом, ветвями и кроной. Но попробуйте расфокусировать внимание и собрать «дерево», опираясь на пространство неба, сквозящее через знакомый абрис. Непросто, правда? О том и речь.

«Зрелость», последовательно вербализуемая в этом тексте – новая, нам ещё неведомая форма становления бытия. В ней себя являет пространство, доселе пребывавшее на задворках фонового восприятия. Теперь на нём естественно и постепенно сосредотачивается восприятие бытия. Что поначалу ставит нас перед трудно распознаваемыми задачами.

Посмотрим ещё раз на знакомую картину Solis. На переднем плане – пространство помещения. На втором – наружный простор поднебесья. Одно естественно переходит в другое. Они никак не отделены друг от друга. По сути, мы созерцаем единый объём. В этом факте – основное содержание центрального полотна картины. Его фундаментальная весть.

Мы уже коснулись этой темы ранее, обговаривая самобытие. Теперь – самое время дополнить её. Воспринимая себя как тело, полагаем, что то, что видят и слышат уши – есть некий мир, вне нас. Иной формой восприятия, в обиходной речи никак не называемой, мы прозреваем свой внутренний мир. Оба мира пребывают в неком взаимодействии.Мы знаем, что внутреннее реагирует на внешнее, оценивает его и принимает решения. На этом простом наблюдении строится всё материальное восприятие. Но всё ли мы видим в этой картине?

Пробуждение самовосприятия вносит в ситуацию новые условия и возможности. По мере того как оно крепнет в нас, самоидентификация бытия постепенно смещается от тела и психэ к восприятию. Её основой становится присутствие и самобытность. При этом тело и психический мир никуда не деваются. Зрение и психическое самовосприятие продолжают своё проявление.

Смещением восприятия «вглубь», возникает иной масштаб восприятия. В его горизонте проступает новый контекст бытия, образованный телом, психикой и восприятием. Все три базовых компонента являют себя в одном пространстве. «Внутреннее» и «внешнее» – исчезают, оставаясь всего лишь фигурой речи, но не наблюдаемым фактом. Вслед этому исчезновению – туда же направляется привычное разделение жизни на сон и бодрствование, а времени – на прошлое, настоящее, будущее. Возникает зыбкость наших конструкций о жизни и смерти.

Сказанное, разумеется, не происходит в миг. Уходящая фиксация внимания восприятия оставила в нашем уме и чувствах обширные и глубокие конструкции. Мы смотрим в жизнь и думаем о ней так, как если б в нас ничего не менялось. Но фундаментальные изменения постепенно проступают, как факты, которые трудно, а затем и невозможно вписать в устоявшиеся представления.

Поначалу, мы обнаруживаем, что «внешнее» и «внутреннее» являются «сообщающимися сосудами». Ранее у нас не было никаких сомнений, что внешние события впечатляют наше психическое существо и этим сильно обуславливают его. В современном расхожем мнении – человек рождается как «белый лист» и внешние обстоятельства вписывают в него внутреннее содержание. Лишь с открытием генетического механизма наследственности этот мем стал медленно рассыпаться.

Наши открытия в восприятии более касаются обратного воздействия. Психический мир, как оказывается, воздействует на внешний. Не только посредством нашей рефлекторной или целенаправленной деятельности. Мы с изумлением и недоверием сталкиваемся с тем, что наше внутреннее состояние отражается во внешнем, как в зеркале.

Ранее – приводился пример с агрессией. Пребывая в этом состоянии – обнаруживаем «внешний мир» в том же качестве. На перекрёстках, всюду – красный свет. Прохожие норовят столкнуться с вами. Но стоит изменится вашему состоянию – меняется расклад и тон ситуации.

Подобные открытия множатся, усложняются и постепенно накапливаются. В какой-то момент они достигают критической массы, и ум вынужден с ними считаться. Возникает новая ситуация – вы должны действовать в согласии с обнажающейся взаимоизменчивой природой действительности.

Для начала – провести основательную ревизию своих представлений. Без этого будет трудно действовать в согласии с открывающейся действительностью «сообщающихся сосудов». Что уж говорить о мире целостности пространства бытия, в котором отсутствует какое бы то ни было разделение на «внутреннее и внешнее»?

В чём-то нам помогут воспоминания. Ведь в раннем детстве, трёх-пятилетнем возрасте, наше восприятие не ведало привычного нам разделения. Вскройте в памяти вселенную детства. В чём её коренное отличие от вашего сегодняшнего состояния?

Вступая в «зрелость», сталкиваемся с тем, что спонтанные воспоминания начинают посещать нас чаще. В возрастающей ясности восприятия обнаруживаем – возвращаясь в прошлое – переживаем его эпизоды не менее живо и ярко, чем то, во что погружены в сейчас. Более того: пребывая в ярком воспоминании, способны к его изменению, как-то сами меняемся. В результате – нечто в настоящем также претерпевает перемены. Оказывается, прошлое ничем не отделено от настоящего. Это следующее, взаимосвязанное с первым, открытие.

Ему вслед приходит давление сновидений. Мы больше их помним. Более того, чаще самоотчётно в них пребываем. В результате – яснее воспринимаем сновидное бытие и бодрствующее. В этой ясности постепенно проступает их единая природа и пространство.

Ваше бытие – трёхгранно. Оно являет себя в сновидении, бодрствовании и спонтанном воображении. Бытие не делится на три ипостаси. Оно – едино. Постепенно исчезают границы, разделяющие сновидное, воображаемое и бодрственно реальное.

Каждому известна его биография, жизненная история. Мало уловима и знакома история сновидная. Уж совсем эфемерна – воображаемая. Постепенно открывается факт – вашу «биографию» слагают истории сновидений, прыжки воображения, вкупе с известной «телесной» жизненной историей. Вам принадлежат воспоминания, далеко выходящие за границы последней. Всё вместе – ваша подлинная биография. Ваша подлинная сцена действительности.

 

 

Часть четвёртая

Благородство происхождения

Глава восьмая: Бездна бытия: Актёр и Роль

Знакомимся с человеком на званом вечере. Он – то, что в нём непосредственно видим, слышим и ощущаем. Внешность, стиль одежды, манеры, тембр голоса, индивидуальность реакций и суждений, не зависимость поступков – на этом фокусируется наше внимание. Это не удивительно, ведь сейчас жизнь сосредоточена на индивидуальности. Максимальном её выделении и наполнении. Это одно из знамений нынешнего дня.

У нас нет ни малейшего вопроса к происхождению нашего собеседника. Нам важно его личное проявление. В недавнем прошлом, тем более, в средние века, процесс знакомства начинался с представления. Архиважен был тот, кто его с вами знакомит. Затем возникала тема его происхождения. Так решался вопрос его «благородства». Лишь где-то потом, вскользь, обращали внимание на личность, представленного нам, носителя родословной.

Аристократия, с древнейших времён, возводила свои истоки к богам. Их «кровь» продолжала струиться в жилах потомков. В том суть понятия «благородства». Божественность рода и осознание этого факта. Сегодня, если, в порядке исключения, возникнет тема происхождения, то она рассматривается в образовательном или социальном ключах.

Мифологический горизонт мироздания выводит человека из мира богов. Либо он ими создаётся, как, например, в Египте, богом Хнумом на гончарном круге, либо просто эманирует из их измерения. Так или иначе – без богов – нет человечества. Они его корень. Первородство происхождения.

Сегодня мы не придаём всему этому никакого значения. Для науки исток человека ясно определён – мы часть животного мира. Это видимая правда. В её окоёме мы рождается собственным телом. Наш же внутренний мир, его глубина, ширь и исток – укоренены в ином. Его наличие проясняется с момента обнажения стержня созерцательного присутствия. Тогда внимание естественно выделяет забытые мифы.

Вот парадокс. Полагаем себя раз и до смерти рождёнными из материнского лона. Но, откуда мы происходим в каждое мгновение? В самовосприятии – мать отсутствует. Созерцатель – свидетель непрестанности проявления всех компонентов бытия из ниоткуда. Это «Ниоткуда» – наша подлинно созерцаемая «мать».

Что или кто проявляет себя нашей личностью и её жизнью? Что есть наитие, озарение, смена масштаба восприятия? Кто или что неизменно присутствует в бытии? Откуда проистекает интуиция? А в ней – кто говорит с нами? Что есть судьба? А что – память? Как возможно помнить то, чего никогда не было? Кто или что собирает цельность бытия за пределами прошлого-настоящего–будущего, жизни и смерти? Неужто смертная личность, мгновенно утопающая в секундной поступи времени?

Герб в центре нашей картины – указывает на озвученную мифологическую традицию восприятия истока бытия.  «Рыцарский шлем» на нём – образ благородного происхождения. Человеческая часть, помянутого в других главах, кентавра. Нечто высшее и глубинное проявляется человеческим и звериным обликом. «Высшее» – значит более сильное, организованное, ответственное и творческое. Наделённое не доступной человеческому и животному широтой и глубиной восприятия. Широкое и глубокое бытование.

В терминах этого комментария – «рыцарь» – синоним зрелости, а значит – алхимика. Его происхождение превалирует над индивидуальностью проявлений. Их у зрелого человека оказывается множество. В этом факте на практике убеждается каждая зрелая особь. За этой массой личин, в её бытии, проступает нечто запредельное индивидуальному.

Здесь уместно сравнение с актёром и его ролями. Мы ценим их, прежде всего, по таланту сценического мастера. Он проступает во всех работах актёра. Это можно назвать «благородством происхождения» сценического образа.

Разве это не вы, каждый день предстаёте разными ликами в калейдоскопе ситуаций дня? Кто ими являет себя, своё, неуловимое в формах, присутствие?

Суть алхимического истока указана на штандарте. Знамя – абсолютное начало. То, что самовоспринимается как присутствие-самобытность. «Солнце» и его «свет». Стоящий за всем явленным и являющимся.

Возвращая внимание к созерцанию и содержащемуся в нём опыту, ответьте себе восприятием на обращённый к нему вопрос: действительно ли содержимое вашего «внутреннего» мира родилось исключительно, как отражение «внешнего»?

Горизонт индивидуального бытия – представлен щитом и его эмблемой. Ранее, ваше внимание было обращено на многогранность любого явления. Щит – не только средство обороны. Он – зеркало. В него вглядывался Персей, приближаясь к Горгоне Медузе. В него же смотрелся первый Дионис – Загрей, находя свой облик в бесконечном мире явлений. Описанию мироздания на щите Ахилла Гомер уделил много строк. Почему? Ясно созерцайте личность. Свидетельство раскроет ответ на заданный мною вопрос.

На щите в Solis– солнце многолико в восприятии и выражении, светит «косматыми» лучами. Чтобы уяснить суть изображённого – проделайте простой эксперимент. Поместите своего знакомого в проёме арке. Наблюдайте выражение его индивидуальности. Велите партнёру двигаться, меняя угол падения света. Наблюдайте перемены его зримой индивидуальности. В направленных лучах – ваш знакомый демонстрирует уникальную многоликость.

Каков же его подлинный облик? На что истинно опирается наша способность распознавать окружающих людей и самих себя? В чём корень «я»? И что же такое мы есть, как целое, многолико и многогранно являемое?

Кстати, лучи, рисующие нам разные облики одного и того же человека, никак не отделимы от нашего небесного светила. Являясь одним, действуют по-разному.

Наш исток – «взгляд пустоты» присутствия. «Солнце» бытия. Его всенаправленное восприятие освещает-являет всё множество частных явлений, пребывая в них чётко направленным вниманием. При этом Оно всегда остаётся самим собой – всё зрящим «пустотным взором».

Об эту «пустотность» спотыкаются многие. Кто-то её превозносит, кто-то – пугается. На деле – это лишь слово, указывающее на примечательный факт. Наше самовосприятие привыкло созерцать то, что обладает формой. С ней себя ассоциирует. В этом являет себя первый лик, ранее многократно помянутого, Януса.

Вторая его личина нам неизвестна была до зрелости. Её взор созерцает в бытии то, что формой никак не отмечено. Это не привычно, вызывающе и вводит нас в затруднение. Применяя, к созерцаемому этим ликом, слова: «восприятие», «пространство» и «пустота» – следуем ассоциациям, единственно возможным в нашем сложившемся опыте. Но они никак не выражают то, что в данном случае созерцаем. Это нечто – вне всех слов и ощущений. Вне сложившегося опыта и знания. Иное, но живое, но это «живое» абсолютно превосходящее, а потому содержащее в себе и «мёртвое». Абсолютная, самоотчётная цельность бытия, которая столь же абсолютно превосходится. Инобытие.

Постижение сказанного – долгий путь. Обнажая его в себе, поначалу скатываемся в абстрактное, просто потому, что наш ум и чувства не имеют опыта осмысления обнажающейся действительности. Эту проблему можно преодолеть, узрев неприметный, но совершенно явный факт – инобытие отражается в бытии некой формой, выходящей за грань привычного восприятия и ментального дискурса.

Первый шаг выявления этой формы – телесное зачатие, рождение, рост и оформление тела и мира его бытия. Второй – становление мира психического. Третий возникает в «луче» самовосприятия. Что же он обнаруживает в телесном и психическом?

Указанный «прожектор» самовосприятия высвечивает простой, но для многих умов совершенно дикий факт. Наша целостность бытия «стоит» на сцене.

Каждый из нас актёр, в зависимости от ситуаций, предстающий в той или иной роли. С женой или мужем – одна личина. С детьми – другие. На работе – роль иная. С друзьями – ещё отдельный набор образов. Возможно, поначалу, – это трудно заметить. Но, наблюдая в разных ситуациях близких себе людей, непременно подметим сказанное. Основываясь на виденном, с большей уверенностью отнесёмся к самонаблюдению.

В расхожем сегодняшнем мнении – театр и лицедейство – метафора самообмана. Пример вездесущей иллюзии. Но для древнего грека всё было иначе – один из величайших его богов – Дионис, был отцом театра, его изначальным Актёром. Помните, я упомянул Загрея и его созерцание своих отражений в зерцале?

В эллинском мире – театр – подмостки храма. На них являет себя тайна бытия. Корень этого действа – в том, как бытие предстаёт в созерцании. Само это слово на древнегреческом указывает на момент созерцания театрального действа – «теория». Явление его образов в свидетельствующем восприятии.

Укореняясь в горизонте созерцания – современный человек неминуемо обнаруживает подобие этой действительности тому, что он созерцает, например, в кинотеатре.

Свет проектора содержит в себе тонкую игру светотени, но сам источник освещения ею никак не затронут. Эта игра отражается на экране формами фильма, его действием. В нём наша личность, тело и психэ, – герой картины. Ещё ближе к действительности – голографическое представление. Древний грек обнажал эту истину в театральном действе.

Описанный образ – ровно то, что свидетельствуем в созерцании. Самобытность присутствия «светом» «прожектора» восприятия являет все личины индивидуальности и связанные с ними ситуации. Являющее – Дионис, Великий Актёр. Явленное – роль и её мизансцена – наше рождение, жизнь, персона и её преломление в умелых «руках» Актёра.

Наблюдая из мига в миг эту естественную театральную мистерию бытия – где грань меж Лицедеем и ролью? Ум Актёра создаёт ум роли. Скажите – это разные умы или один? Чувства Актёра рождают чувства роли. Скажите – это разно принадлежные эмоции или нет? И кто подлинный субъект тела роли? Чьё тело?

Отвечая себе на эти вопросы восприятия, войдите в любую профессиональную театральную роль. Хотя бы своим воображением. Исследуйте эту мистерию на себе изнутри.

Созерцая подлинную, непредумышленную, спонтанную и изначальную театральность бытия, постепенно обретаем уверенность в этом откровении. В его окоёме исчезает необходимость опоры на абстрактные идеи. Вся глубина и широта сути каждого мгновения прямо предстаёт пред взором Актёра в вас и Вас – его роли. Вся соль бытия – всегда на раскрытой «театральной» ладони вашего созерцания.

Естественная логика театральной мистерии безупречно ведёт по сцене жизни. Откуда взяться вопросам? К чему здесь тома выспренних мыслей? Абстрактность идей? Дельность советов?

Актёр – создатель всего. Мастер, знаток, исполнитель. В Нём нет ничего, что есть не Он. Любая мысль, ощущение, телесное чувство и действие, видимое, слышимое или иначе воспринимаемое – всё Он. Что же тогда зона наших экзистенциальных конфликтов? Отрицание – видимого? Чувствуемого? Действительного?

Не принимая какой-либо факт – мы ищем оправдание его наличия в идеях дьявола, неведения, греха, сансары и кармы. Всё это – неприятие собственного источника. Роль противится Актёру. Испытывая на себе профессиональный аспект актёрства, наблюдая в себе процесс рождения и формирования роли – столкнёмся воочию с описанным фактом. Он – естественный аспект проявления роли в Актёрском бытии.

Такова форма бытия, раскрывающаяся во взоре зрелости. У неё нет альтернатив. Описанное не является чьим-то личным мнением и пристрастием. «Театральный» ландшафт – естественно и неотвратимо предстаёт по мере пробуждения и прояснения самовосприятия. Он есть прямое отражение лика присутствия. То, что зрит Дионис-Загрей в пространстве зерцала жизни. На щите своего персонального бытия. Так являет себя самобытие.

С нашим рождением, безальтернативно проступает телесный мир. У вас есть альтернатива ему? Попробуйте отменить своё тело, если у вас есть сомнения.

Столь же основателен мир психический. Мы есть чувства, мысли, тело и их мир. И восприятие, созерцающее их и самоё себя. Таковы три формы, три масштаба бытия, в коих находит себя присутствие. Начиная этот разговор о действительности, мы назвали их «тремя рождениями». Свершив их становление – находим себя ролью в естественном и непредумышленном «театральном» горизонте жизни. Она – во всём – проявление инобытия Актёра. Мы – ни в чём не отличны от него. Присутствие-самобытие – не расчленяется. Роль проявляется в Его сфокусированном восприятии.

Указание на наши «рождения» и свершения их проявления – найдём в плюмаже рассматриваемого рыцарского шлема. Три серпа луны, вложенные друг в друга. Рождения и их свершения. Явление тайны Театра Диониса.

Глава девятая: Диалог и Взаимопонимание.

Непрестанная болтовня с самим собой – непременный атрибут любого мгновения жизни. Трезво рассмотрев себя увидим: он – становая ось личности. В нём наше «я» постоянно являет себя, фиксирует, себя постигает, формирует, отрицает и укрепляет.

Большинство существующих религиозных и философских традиций оценивает этот диалог как нечто отрицательное. Нас настойчиво призывают его прекратить. Предлагают многочисленные методы его прерывания и искоренения.

Рассматривая этот феномен вне той или иной идеологии – непосредственно созерцая в себе – обнаружим его естественность. Он – данность бытия. Не отделимая от таких понятий как ум, понимание, постижение, знание, мудрость.

Этот диалог, прежде всего, – речь, обращённая к самому себе. Пассивный слушатель в нём – наша качественная данность момента. Активный «советчик» – кто он? Иногда – «Кто-то» более умный и сильный. Иногда – наоборот, более слабый и мелочный. Но разве «он» как-то отличен от нас?

В гомеровские времена, герои Илиады видели в этом «советчике» одного из богов. В те времена индивидуальность сосредотачивалась в теле. Психэ, внутренний мир, был terra incognita. Туда проецировалась знакомая структура внешней реальности.  Присущее ей, осмысление другого тела, зримого глазами, как кого-то другого. Вот и «слышали» гомеровские герои в себе «других».

Но что сегодня созерцаем мы? В первом приближении наблюдения, этот диалог вращается по кругу: мы в чём-то себя убеждаем. Необходимость этого проистекает от переменчивой природы жизни. «Убеждающий глас», в этом случае, придаёт ситуации видимость стабильности или подаёт иной угол зрения на ситуацию.

В этом состоянии пребываем в неком постоянном горизонте восприятия. Но иногда он размыкается – в диалоге появляется новый текст, свежие слова, описывающие более широкий и глубокий горизонт восприятия, его действительность. По этому признаку можем понять: масштаб восприятия претерпел изменения.

В обычном человеке эта вертикаль возникает редко. О сильном её проявлении ранее говорилось как «о взгляде со стороны». Эта глобальная трансформация восприятия часто переживается как нечто отдельное от себя. Тогда человек «слышит» чей-то «чужой» голос в своём диалоге. Точно также как какой-нибудь Агамемнон, герой гомеровского эпоса. И часто того пугается.

Но вполне возможно обратное. «Говорящий» с нами принадлежит более узкому горизонту восприятия. Следуя ему, выпадаем в его мир. Можно это назвать деградацией масштаба восприятия и выныривающих из него мира и личности.

Различить плавные, широкие модуляции «голоса» расширяющегося горизонта от сдавленного крика или шёпота сужающегося окоёма – наша первейшая задача. Вторая – в том, чтобы иметь силу ему последовать или противостоять.

Зрелось – это пробуждение самовосприятия. Вертикальное его измерение становится более явным. Потому в диалоге на передний край «видимого» выходит слово расширившегося и углубившегося масштаба восприятия. Ситуацию измельчания и обмеления тут не рассматриваем.

Продолжая созерцать эту беседу, проясняя её горизонт, обнаружим, что в него вовлечены не только слова. Там присутствуют утончающиеся внутренние «ощутимости», реакции, образы. Многие из них «выныривают» из больших глубин бытия. Несут в себе ясные указания. Обычно мы применяем к ним слова: «интуиция» и «совесть».

В основании этих тонких форм диалога лежит молчание, почти не затрагиваемое обычным вниманием. Тишина абсолютного глубинного взаимопонимания – вне образов, ощущений и слов.

Роль взаимопонимания легко понять на примере отношений. Какой-то поступок партнёра задевает нас.  В уме роятся слова, чувства и реакции. Возникает оценка ситуации. С ней мы приходим к объекту наших волнений. Тут возможности раздваиваются. С одной стороны, можем общаться с человеком на основе сложившейся уме и чувствах конструкции представления-знания. С другой, превзойти эту модель и опереться на нечто трудно уловимое. Молчаливое взаимопонимание с партнёром. Оно взойдёт в нас чувствами, мыслями и действиями, никак не сопоставимыми с, ранее сложившейся в нас, моделью знания ситуации и обусловленными ею намерениями. Такова суть взаимопонимания. Она – доступна каждому.

Человек всегда пребывает в молчаливой нерасторжимости со своим глубинным источником. Во взаимопонимании. Оно прорастает образами, а они – словами. Так источник «изливается» непрестанным потоком манифестаций. Этот «ручей» не трудно приметить на нашей картине. Но трудно заметить в собственном бытии. Почему? Ответьте себе сами.

Зрелая состоятельность на сцене самобытности опирается на качество этого диалога-проявления, основанного на взаимопонимании с собственной бездонностью. На ясной различимости всех форм её проявления. Это – сердцевина процесса роста зрелости, стремнина её пути-течения.

Сложившиеся к нынешнему веку представления о том, что есть путь – не обращают должного внимания на указанный стержень бытия. Этика, искусство поведения, стремится опираться на абстракции внешней морали. Редко кто её отбрасывает, расчищая дорогу проявлению в поступках плоду взаимопонимания с собственной сущностью.

В видении пути превалирует эта формальная мораль, медитация, уединение, отвержение и отречение. А также многочисленные диковинные методы регулирования тела, психики и их функций. Всё это опирается на абстракции тех или иных идей. Минимально принимает во внимание непосредственность восприятия и созерцаемый им диалог с самим собой.

Не отрицая медитации, саморегулирования и отречения, рождающийся зрелый-алхимик, находит их обоснование и методику не во внешних учениях, а в пространстве внутреннего цельного знания бытия. Оно возникает из молчаливой тишины взаимопонимания с бездонностью бытия и проявляется в разных уровнях и формах внутреннего диалога.

От качеств самовосприятия и роста в этом явлении – зависит безупречность нашего проявления как роли в драме бытия.

Его Театр непрерывно «даёт» пьесу жизни. На ней вы – центральный герой, который в соавторстве со своими компаньонами, опираясь на взаимопонимание с ними и собственным источником – Актёром, безупречно представляет очередную мизансцену бытия.

Глава десятая: Мастер, подмастерье, мастерская

В горизонте действительности, предстающей взору присутствия-Януса, нет места для внешнего «наставника», «гуру», «учителя». Само присутствующее – есть источник нашей личности.

Когда в алхимии говорят о «мастере» – подразумевают только что сказанное. Но, встречая это слово в текстах, мы следуем господствующим стереотипам мышления. Ищем наставника среди людей прошлого или настоящего. Чем больше всматриваемся и прислушиваемся к своим кандидатам – тем дальше отходим от уз «мастера» – молчаливого взаимопонимания с источником бытия.

Сегодня в умах «духовных искателей» безраздельно господствует восточная модель «духовной стези». Гуру и круг его верных учеников, во всём следующих воле и слову учителя.

Европейская алхимия не знает такой структуры. Тут представления вращаются вокруг слова «мастерская». В ней «мастер» и «его «подмастерья» заняты общей материальной работой.

Прежде всего, круг «гуру» предназначен тому, чтобы из жизни, воспринимаемой уничижительно, вернуться в нечто высшее, идеальное, изначальное, абсолютное. Некто, знающий высшее, передаёт его – низшим, ученикам. С другой стороны – это «высшее» всегда является в форме той или иной доктрины. Её представляет гуру и линия его передачи.

«Мастерская» же существует для воплощения некого творческого замысла. Это не инструмент развоплощения. Есть идея, которая воплощается, переходя из плана психэ в телесное. Это требует определённого качества мастерства от всех соучастников – от мастера до самого юного подмастерья. Этот «замысел» не есть доктрина. Его трудно назвать «высшим», ибо он насквозь прагматичен. Ведь на то и слово «мастерская». В ней изготавливают материальные предметы.

Ремесленник в своей работе сталкивается с двумя реальными субстанциями: исходным веществом и своими идеями. Он умеет трансформировать вещество в согласии со своими намерениями. Например, болотная руда превращается в нож или топор. Мы ошибочно понимаем этот процесс как нечто сугубо материальное. Но на самом деле тут являет себя чудо. Происходит подлинно магическая операция. Идея, абсолютно не материальная субстанция – демонстрирует свою власть над материей. Она находит своё воплощение в ней, трансформируя посредством мутаций эту материю под себя.

Весь труд и смысл мастерской состоит в том, чтобы изначальный образ воплотился в материальной действительности. Как видите – мастерская опирается на глубинное как на источник своего воплощения. Она – не создана для «возвращения в этот источник». Её бытие обусловлено задачей материализации «вод источника». Гуру и круг его учеников существуют для прямо обратного. «Высшее» в нём существует для возвращения в него из «низшего».

В своей мастерской ремесленник-мастер трудится совместно с помощниками. Их именуют – подмастерьями. Мастер принимает их на работу не для того, чтобы научить своему ремеслу. Он даёт им работу потому, что сам процесс требует наличия помощников, соучастников. Работая вместе с мастером, подмастерье оказывается свидетелем и инструментом в акте профессиональной магии. Если в таком парне присутствует потенциальный «мастер» – тот постепенно «проснётся» и найдёт свой путь к полноценному проявлению. Если этого не произойдёт – подмастерье до конца жизни останется в помощниках.

Алхимик, как личность, является таким подмастерьем. Входя в отношения с Мастером в основании собственного бытия, он принимает позицию – быть прямым «орудием мастера». Таков первый фундаментальный шаг в этой сердечной коммуникации жизни. Отдаться воле Мастера.

Нарождающемуся подмастерью необходимо быть безупречным: открытым, понятливым, способным к групповой работе, терпеливым, готовым превзойти себя и тотальным. Являя эти качества, он удерживается в пространстве «мастерской» и развивается в ней.

Подлинная форма алхимической «мастерской» – действительность Театра самобытия присутствия. Здесь – Актёр в свои роли воплощается. Антреприза – точнее отражает эту истину, чем обычная ремесленная мастерская.

Зрелый находит себя в ней в моментах самовосприятия. Миг растёт в пространстве времени. Вместе с ним «растёт» и мир присутствия. С какого-то своего качества, «театральность» обустройства этого мира становится явной. Мы находим себя на творческой «сцене» ролью. Она сопряжена с другими персонажами пьесы-мистерии. Вместе вы творите её действо. В нём ваш смысл: трансмутации и трансформация. Нечто аморфное и потенциальное, само в себе и само собой, вызревает в полноценную роль.

Ваша личность и её мир – есть текущая представляемая мизансцена действия. Вы и связанные с вами люди в ней – мастерская-театр, а сами – подмастерья, представляющие роли актёры. Мастер у всех один – источник действа жизни в каждом. Актёр. Присутствие, самобытно являющее себя каждым и всей ситуацией скопом.

Мастер живёт в каждом своём подмастерье неотделимо от молчащего понимания. В каждом, отдельно взятом, взаимопонимании существует и зреет нечто своё – уникальное воплощение роли. Личная безупречность в этом объединяет всех подмастерьев в проявлении их мизансцены. Нет источника, «сценария» и «режиссуры» – вне этого «молчащего понимания» в корне каждой присутствующей роли.

Когда мы «выходим из себя» нам мнится, что «выходим из» сферы Мастера. Когда «возвращаемся в себя», представляем это как возврат в Него. Но из инобытия Актёра-Мастера мы никогда никуда не выходим. То, во что «вышли» и то, куда «возвратились» – Он, целостная многоликость Януса.

Надумывая себе иное, мы, как роль, оказываемся на скользкой почве поверхностных мнений. Из них возникает сонм «провиденциальных идей спасения». Спасая себя ими, неминуемо оказываемся в противлении созерцаемой истине. Роль, в своей природе, содержит элемент сопротивления Мастеру. В момент его исчезновения – образ обретается. Подмастерье – рождается.

В сказанном – тайное указание, присутствующее в виде гороха и его раскрытого стручка в пространстве обрамления нашей картины. Глядя беспристрастно в себя – обнаружите непрерывное присутствие в жизни «бродячей труппы» артистов своего «театра». На протяжении жизни – ключевые роли – те же. Но, меняетесь вы в своём качестве. С этим – проясняется сюжет и контекст ролей. Меняются исполнители сопутствующих вам ролей. Иногда какие-то роли исчезают. Вместо них на сцену выходят другие. Да и сами вы – можете сменить амплуа.

В ваших изменениях – ключ ко всей качественной динамике жизни. Вы – «Буратино-Пиноккио». «Золотой ключ» безупречности проявления роли отопрет заветную дверь алхимической зрелости. Ваша «бродячая труппа» обретёт свою стабильную сцену, пьесу и её персонажей, ваших верных соратников-подмастерьев, таких же в этом как вы.

Безупречно не отвлекайтесь от молчания понимания.

Глава одиннадцатая: Взаимодействие

Последовательно раскрываясь, самовосприятие, обнажает самобытность и присутствие. «Укореняясь» в них – созерцаете окоём, идентичный тому, в котором находит себя каждый актёр на сцене. В подлинности этого утверждения способен убедится каждый реальный созерцатель. Разумеется, если он освободит свой ум от обусловленности рисунком, в который складывалось ранее обозреваемое содержание.

Образ «театра» не является «удачной метафорой». Созерцатель свидетельствует полноту совмещения окоёмов – присутствия и актёрского горизонта на сцене театра. Они – идентичны. В силу этого, сцена театра, актёрство – есть прямое отражение сути окоёма присутствия-самобытности в форме человеческой жизни. Совершенная подсказка Мастера. Следуя образам писателя Роджера Желязны, «театр» – это «Амбер» бытия. Подлинная действительность, раскрывающаяся в окоёме присутствующего восприятия.

Первая картина Splendor Solisпредстаёт в определённой перспективе. Историк архитектуры или современник её написания увидит в ней взор, направленный из-за «кулис», глубины сцены, через авансцену, в простор зала. Разумеется – этот взор присутствует не в современном театре. Такая картина возможна на сцене Андреа Палладио. Его «Олимпико» – современник рассматриваемого нами картинного ряда.

На нашей авансцене, в условном месте встречи пространств: «внутреннего» и «внешнего», стоят два разговаривающих человека. Два персонажа «театра присутствия», две его ключевые роли. Ключ – не в самих людях. Он – в том, что их объединяет. В разговоре. Взаимодействии.

Самонаблюдение откроет простую истину – каждый из нас являет себя не просто собой, а коммуникацией со своими партнёрами. Последнему аспекту философия и религия удели мало внимания. Наше «я» воспринимается замкнуто, как «вещь в себе», вне взаимодействия.

Наша природа предстаёт в общении. Это явление находится в центре жизни театра. Скажем, Гамлет раскрывается, в серии мизансцен-диалогов с другими персонажами: врагами, друзьями, нейтральными фигурами.

Наблюдая себя и других людей – обнаружим то же самое. То, что мы есть являет себя в коммуникации, в отношениях. Вне этого – наше содержание, само качество бытия, пребывает втуне, потенциальностью. Мы не явлены. Не знаем себя. Никто не знает нас.

Глядя трезво в этот факт, постигаем фундаментальную истину: человек – продукт взаимодействия. Ведь буквально – наше телесное рождение, плод сексуально-любовного взаимодействия матери и отца. Другие формы рождения, помянутые в нашем тексте – плоды иных качеств взаимодействия, коренящихся в том, в котором нас телесно зачали. Потому всякое театральное действо соткано похотью, любовь, дружбой, единением и их антагонистами. Силами той или иной воли к форме и качеству взаимодействия. Оно есть центральное действо алхимии.

Это действие неотделимо от его силы – пресловутого, таинства «огня» алхимической мистерии. Prima materia, субстанция роли – рождается, трансмутирует и оформляется в роль – проявлением и силой огня взаимодействия.

По этой причине наиболее распространённым в натурфилософии выражением лексики алхимии оказался язык веществ и их взаимодействия – химия. В нём бытие видится как действительность, явленная посредством трансмутирующих кристаллических качеств семи металлов: свинца, олова, железа, золота, меди, ртути и серебра. Такова последовательность в Splendor Solis.

Исходное качество взаимодействия – «свинец». В нём активируются алхимические силы трансмутации. Посредством них структура свинца меняется, переходит в новое качество – «олово».

В окоёме «театральной сцены» присутствия – исходная мизансцена, в которой находим себя – это качество металла «свинец». Здесь все элементы сцены взаимосвязаны, расположены и наделены качествами согласно природе этого металла и её бога – Сатурна. Эта структура, являет себя обычным циклом жизни – зачатием, рождением, ростом, становлением, размножением, увяданием, смертью. Здесь Сатурн, прежде всего, – латинский бог природы. Ипостась Кроноса-времени – второй, тайный лик этого персонажа. Его раскрытие – один из ключей к трансмутации.

Далее, посредством огня взаимодействия, данная структура совершает трансмутацию. Обнаруживает другие качества. Это металл – «олово». Юпитер. Внутри коренной мизансцены плодовитости и её проявления во всех ипостасях цикла – на авансцену выходит воля, намерение, власть. Она переструктурирует всю мизансцену бытия.

Обнаруживаем: взаимодействие не только раскрывает качества своих субъектов. Само их исходное качество претерпевает мутацию. Восходит по вертикали. Растёт.

Мужское и женское – основа телесного взаимодействия. Корень свинцового мира. Что с ними случается в соитии? Где в его пламени – «мужчина» и «женщина»? Есть ли малейший их след в разверзающемся небе присутствия?

Благодаря тайнам, сокрытым во взаимодействии и его корне – огне – ваша привязанность к раздельности тел распадается. Вы превосходите мужское и женское. Этим совершается трансмутация. Свинец превращается в олово, а оно, в свою очередь, – … … …

Из чего вы пришли этим телом в видимый мир?

Как приходите сюда каждый миг?

Как являет себя его содержание?

Как этот космос мутирует?

 

 

Послесловие

Каждый человек, рождением тела и его ростом, определён как нечто отдельное и индивидуальное. Мы называем эту отдельность личностью. В опыте её становления главное – способность к самостоятельному действию. Эту способность здесь назовём деятелем, активным индивидуальным началом, видящим причину собственной сохранности и развития в личной ответственности, целеполагании и действии.

На путях становления жизни деятельоказывается в сложных отношениях со своей «внешней» средой. Он борется с ней за контроль. То, что мы именуем цивилизацией – есть зона контроля человеческих личностей над средой обитания. Фактически, тело-личность бьётся за выживание с жизнью. Таков парадокс. Камень преткновения. Способный вытолкнуть внимание восприятия из привычного окоёмного мира.

Обретая второе рождение в развивающемся внутреннем пространстве психэ, личность оказывается в более сложном положении. Ей противостоят две необъятные стихии – жизнь, понимаемая как природа и психическое. То, что есть индивидуальный мир каждого человека – прямая производная текущего состояния этого конфликта.

Зрелость меняет ситуацию в корне. Восприятие, выходя из тени, раскрывает «свои» факты бытия. В них обнажается истинное положение вещей. Оно не определяется идеями и опытом выживания. Оно – прямо воспринимаемый ландшафт бытия.

Центральный элемент самоорганизации этого пространства – цельность внешнего и внутреннего. Цельность «я» и «другого». Нераздельность «мужского «и «женского».

Ум и чувства личности оказываются под давлением сего созерцаемого факта. От деятелятребуется переосмысление основ собственного бытия. Прежде всего, самомнения о себе, как единственном источнике действия и развития. Пословица: «под лежащий камень вода не течёт» – оказывается не при делах. Происходящее само по себе, как внутри, так и во вне – становится путеводным потоком действия. Путём.

Вы, как личность, понимаете «путь» – как сумму своих намерений, усилий, действий и их плод. Это понимание – есть препятствие на дороге в «мастерскую» и постижению её описания.

Путь на сцену зачинается позволением быть в так происходящем. Отдаться воле Мастера. Знакомое нашему женскому ключевое качество взаимодействия. Тут -состоявшееся и длящееся соитие – зачинает плод.

В должное время он рождается выходом за пределы рамок лона – привычного, контролируемого и удобного. Для того должна обнажится безжалостность к самому себе. Равно, как и безжалостность материнского.

Оказываясь перед этой возможностью, деятельдолжен разжать «ладонь» контроля, ответственности и выбора. Более ничего от него не требуется. Просто позволить случится тому, что случается, найти себя в том и увидеть пространство для следующего шага. Совершить его. Не потому, что вы этого хотите, или это входит в ваш план. А потому, что жизнь сделала своё безжалостное предложение.

Отсюда следует первый практический шаг – быть безупречно безжалостно в самовозникающих ситуациях, ставящих нам задачу выхода из рамок деятеля-личности. Этот шаг можно назвать: «разрушением скорлупы самоидентификации».

Прежде всего, происходящее неумолимо выявляет факт – вы – не мужчина, ни женщина. Хоть «первичные и вторичные половые признаки – на лицо» – каковы их признаки в вашем психическом небосклоне? Есть ли там самец и самка?

В мире чувств, эмоций, образов и многогранных, трудно определимых качеств психэ – присутствует вихрь взаимодействия. В нём, как в калейдоскопе, мелькают ошмётки мужчины и женщины, перетираются, плавятся, преобразуются, возгоняются.

Та же «мельница» перемалывает ваши личины: трус, голодный, раб, ученик, мастер и лентяй – теряют порождающее их напряжение. Вы всё меньше и мельче погружаетесь в них, «выходя из себя». Одновременно – глубже и основательнее «приходя в себя».

Место, в которое приходите, – сердцевина урагана бытия, пребывает, им незатронутой, бездной присутствия. Сей созерцатель-мастер, сопричастен происходящему «вареву». Являя причастием, пребывает нетронутым. Он – конечный исток и устье всякого действия, перемен, движения и восхождения – равно и абсолютного их отсутствия.

Отверзаясь в вас, эта истина, находит себя самоотчётностью и «сторонним взглядом» в вас. Постепенно нарастает доверие этим явлениям. Из него восходит уверенность, а с нею – ясность в их расширяющемся окоёме. Из неё вылупляется бодрый «птенец» – «игрок» и его «игра». Новый, но ведомый, вам в раннем детстве космос.

Отныне – ваш удел – его игры. Их действо не организовано привычными стратегическими ценностями деятеля: выживанием, контролем, личной выгодой, удобством и страхом отсутствия какого-то из указанных ориентиров или всех их вместе. Игра – вне порядков, структурируемых этими ориентирами. Она – по ту сторону страха, надежды и определённости, препятствующих этой игре.

Так на втором шаге, рождающийся подмастерье, находит себя игроком. Именно к нему прилагается способность жить переменами, навигация в их потоке.

Эти два шага создают условия для ясного проявления того, что мы называем «взаимопониманием с источником бытия». Вы не можете полагаться на привычные структуры ума – образование, опыт, культуру. Вы не можете полагаться на инстинкт выживания, контроля, личной выгоды и удобства. Страх – более не препятствие тому, чтоб быть за пределами этого страха. Вы – в эпицентре игры.

Отныне – на чём зиждется ваше бытие? Интуиция, совесть и озарение – выходит на передний план. С ними устанавливаем безупречное взаимодействие. Восходит солнце молчаливого взаимопонимания с источником бытия – Мастером и Актёром. В его мире живём как единственном. Таков третий шаг в становлении подмастерья.

Результат – прогрессирующее расслабление урождённого напряжения бытия. У него есть естественная опора – взаимопонимание. Внутри этого расслабления естественно происходит прояснение восприятия, самого для себя. Обнажается вся полнота окоёма самовосприятия. Вместе с ним – присутствие и самобытие.

Таков естественный четвёртый шаг рождения подмастерья. На его основе возникает – пятый. Мы находим себя на «сцене присутствия». В театре самобытия – алхимической мастерской. Мы – роль и Актёр. В том обретаем уверенность.

Теперь раскрываются, присущие этой сцене, законы инобытного бытия. Ими учимся жить. Таков шестой шаг.

Обретя полноту бытия в горизонте театра самобытия – делаем седьмой шаг – во всей доступной естественной полноте проявляемся ролью в предлагаемой сцене.

В этом шаге начинается второе пространство подмостков бытия– мир вызревающего «героя». Этот мир сравним с процессом становления актёрского мастерства. На стадии подмастерья, мы обретаем актёрский навык. На стадии «героя» – своё мастерство в нём. Актёрский навык – это самовосприятие себя ролью. Мастерство её исполнения – мир «героя». Его становление.

Всё, на что указано в этих семи пунктах – естественный, спонтанный, неподконтрольный личности процесс роста бытия. Его наличие или отсутствие – никак не зачинаются в усилиях личности. Эффективность зачатия определяется степенью саморасслабления этой личности, её способностью к умалению собственных, замкнутых на автономии, оценивающих, контролирующих, целеполагающих и действующих усилий.

Сумма того, что требуется от личности в этих условиях – представлена образом «Рыцаря» на третьей картине Splendor solis. Это – безжалостность, открытость, терпение, тотальность, безупречность. Посредством этих качеств естественный процесс рождения подмастерья безупречно самоосуществляется.

В действительности – никаких «шагов» нет. Они – условность указания. Созерцайте. В том состоит знание и вытекающая из него возможность.

Мир, на который указывают картины Splendor Solis– не линеен. Он не скроен по видимостям «причинно-следственной» логики. В указаниях первых четырёх картин коренятся главные перспективы алхимии. Оставаясь таковыми, они, вместе с тем, едины. Частность и цельность – таинство Януса. Оно постигается практически, не умозрительно.

Ситуация первой, рассмотренной нами картины, прорастает путями трансмутации металлов – серией «семи колб». Основная форма зрелой действительности, её структура. Можно назвать её «фабулой алхимической драмы». Её – «телом».

Вторая картина вскрывает тайну «prima materia», условного «вещества». Из него и его свойств – скроены «декорации» и «костюмы» нашей мистерии. Этот фактор раскрывает себя картинами «Рудокопов» и «Алхимической бани».

В третьей миниатюре фокусируются качества «субъекта» действа. То, на чём Актёр строит свою активность – ось явления роли. Её можно назвать «техникой актёрского мастерства». Она продолжит своё раскрытие в «Расчленении» и «Атаноре».

Четвёртое изображение – чуть упомянутое ранее, таинство взаимодействия и его «огонь». Эта перспектива продолжится образным рядом становления Андрогина.

Весь процесс венчает «корона». Последние четыре картины Solis.