Миф
Что наверху – то внизу
Объект нашего рассмотрения – человек и его мир. Древняя герметическая максима, вынесенная в наш подзаголовок, раскрывает ось человеческого бытия. Что мы есть, как не место встречи двух бесконечностей: внутренней и внешней? Первой соответствует – «То, что наверху», а второй – «То, что внизу».
Вглядываясь в глубь, ширь и многообразие, образующей нашу жизнь, пары – удивляешься поверхностности, узости и однообразию наших представлений о себе. Удивляешься тому, с какой страстью человек обороняет редуты своих скудных представлений.
Можно дивиться, но можно и понять.
Как-то встретил на берегу большого озера одного горожанина. Перед нами раскрывался сказочный простор, достойный кисти китайского художника. Эта ширь звенела простором, приводя в резонанс с собой, неведомые небеса внутренних измерений. Я услышал рядом голос: – «Какой простор! Как страшно!». Человек встряхнулся и быстро пошёл к машине, из которой только что вылез.
Низ, внешнее – легко воспринимается. Тем более сегодня. Возможности транспорта, телескопы, ускорители и современные средства коммуникации – раскрыли горизонт внешнего мира до далёких квазаров, иных галактик, строения атомного ядра, теории струн и генной сопричастности всей истории физической жизни.
Верх, внутреннее – раскрыть сложнее. Наше восприятие зафиксировано на внешнем. Лишь в меру того, как мы обретаем своё место в его картине и реализуем его – внимание восприятия высвобождается от этой фиксации. Перед его взором постепенно предстаёт Верх. То, что внутри созерцателя внешнего мира.
Есть разные «течения» бытия, которыми осуществляет себя этот процесс. Видения, сновидения, медитация, ритуал, магия. Мы привыкли говорить о них как о методе. Но, на самом деле, понятие физиологического процесса – вернее по отношению к ним. Когда мы постигаем суть того, как и почему к нам приходит видение, сновидение или медитация – мы вправе использовать грамматическую форму методики. До тех пор, пока этого осмысления нет – это всё чистая физиология, то, что происходит вне нашего ведения и контроля.
Сегодняшняя наука – это язык наиболее полноценного описания Низа. То, что мы называем словом «мифология» – наиболее полное описание Верха, того, что внутри.
Многочисленные «небеса» внутреннего неба населены Богами, демонами, духами и множеством, невообразимых нашему нижнему уму, существ. Истории их взаимных отношений: любовь, ненависть, дети, войны и приключения – это анатомия, «население» и жизнь вашего внутреннего мира. Эта вселенная скрыта до поры, до времени, плотным потоком внутреннего диалогаи, привязанных к телу, эмоций и реакций.
Обустройство и жизнь радуги небес внутреннего мира, как в зеркале, отражается во внешнем пространстве его структурой, течением перемен, законами и смыслом.Этот принцип наглядно воплотил в своём творчестве Роджер Желязны, создав особый фантастический мир. В нём изначально существует королевство Амбер. Его бытие отражается цепочкой миров в, подобном зеркалу, окружающем пространстве. Равно как и жизнь королевского семейства – в историях всех семей этих миров.
На этом принципе отражений Верха в Нижнем и Низа – в Верхнем – основывается натурфилософия и её практическая сторона – алхимия, самый скрытный из всех путей человека.
Человек любит книги. Более того, он поклоняется им. Но с начала начал, с момента рождения нашего мира, мы сами – важный актор самого священного из всех писаний – Откровения от Природы. Открывая для себя наличие этого «текста», человек издревле постигал его язык: словарь и грамматику. Со временем кто-то нарёк этот путь знания натурфилософией.
Вместо слов, её лексика образована Небом, Землёй и Человеком меж ними. Звёзды, планеты, солнце, луна, облака, дождь, гром и молния, и полёты птиц. С другой стороны – горы, реки, озёра, моря, леса, дубы, цветы, звери и, разумеется, пчёлы, собирающие эссенцию мира – нектар. Ну и сам Человек: мужчина, женщина, андрогин, Воин и Дама.
На этой «шахматной» площади, меж Верхом и Низом, идёт удивительная игра в жизнь. Кто пешка? Кто – ферзь или конь? Каков следующий ход? Кто – Игрок?
Ответами на эти вопросы в мир приходит алхимик. Самое естественное и открытое существо. В силу этого, для других – самое скрытное.
Алхимик думает, говорит и действует тайной. Открыв любой алхимический труд – мы в сердцах захлопнем его. Это невозможно не то, что понять – невозможно читать! За громким хлопком закрываемой книги разверзается тишина. Ею, как пологом, окутывает себя мастер-алхимик. Под ним он исчезает и не существует для мира и нас.
Сегодня мы немного приоткроем этот полог тишины. Попробуем на мгновение поймать тайный и ясный взор алхимика на нас и этот мир.
Измерение мифа
Мир, в котором живёт алхимик, имеет «точку кристаллизации». Её исток – Верх. Пространство внутреннего мира и организующего его Мифа.
Древний грек, употреблявший слово Миф, так называл некую истину, которая будучи высказанной, становилась организующим центром потока событий.
Мы унаследовали слово от него. Но сегодня, для одних, Миф обозначает собрание иллюзий, пустых фантазий и ошибок. Для других – замысловатую сказку-аллегорию.
Алхимик видит в Мифе, до поры скрытый, факт действительности. Несмотря на свою скрытность, он действует. Этот принцип легко постичь на детском школьном примере металлических опилок, лежащих бесформенной кучей на листе бумаги. Мы подносим к листу магнит. Опилки – оживают. Аморфность исчезает. Возникает ясный и упорядоченный рисунок.
Опилки магнит – «не видят». Он приходит с внутренней стороны листа. Но они его ощущают и следуют его силе. Так и наша жизнь, до поры до времени, походит на бесформенную массу событий, чувств и мыслей. Но, вдруг, проявляется некая сила. Всё – внутри и во вне, обретает своё значимое место. Возникает конкретность и ясность. Миф обнажает своё присутствие.
Воспринимаем ли мы его наличие или нет, он вершит нашу жизнь. Судьба, рок, фатум, карма – его имена в языках людей.
Когда-то Александр Великий усмотрел архетип своей жизни в мифологическом бытии героя Ахилла. Как и его герой, Александр сокрушил азиатское царство, но потерял сердечного друга. Как и в Троянском сказании – смерть друга предварила собственную и разрушила его мир. Да и саму смерть царь встретил не в битве. Она подкралась из-за тёмных кулис: то ли болезнь, то ли яд. Его прообраз, Ахилла, сразила стрела, попавшая в пятку, его смертное место. Совсем не геройская гибель.
Содержание мифа – проявление, скрытой в нём, «магнетической силы». В нашем случае оно выражено Элевсинским сказанием. Некая суть, сплела его действо. Созерцая его, мы присутствуем в самом средоточии нашей судьбы.
Для натурфилософии и алхимии – Элевсинский миф – сердечный. Речь – не о чувствах или эмоциях, как обычно аллегорично понимается сердце. Язык натурфилософии не ведает иносказаний. Он прям как язык науки.
Сердце в нашем теле гонит кровь. Кровь несёт тепло и жизнь. Этот кровоток – есть нечто исходное, главное, вокруг которого организуется живое состояние тела. Элевсинский миф – это сердце человеческого бытия. Он гонит его кровь, которая делает нашу жизнь жизнью.
Но тело – это не только система кровообращения. Там много процессов, например, пищеварение. Важный цикл движения жизни. Но вторичный. С прекращением кровотока вы проживёте несколько мгновений, без еды и питья протяните много дней и, даже, месяцев.
Процессу пищеварения соответствует другой кристаллизующий алхимический миф – металлургический, в основании которого их Бог – Гефест или Вулкан.
Пищеварение – процесс автономный по отношению к личности. Но позволяет ей осуществлять широкое вмешательство в свой поток. Диета, голодание, способы приготовления пищи – обширное свидетельство моим словам.
Кровоток не терпит вмешательств личности. Не допускает их. Потому он для этой личности не доступен и не явен. Скрыт за пологом естественной тайны. Другое дело – пищеварение.
По этой причине «металлургическая» алхимия воспринимается единственной. В силу доступности для личности, для того, кто делает, понимает, решает и отвечает.
В изначальные времена человека – Миф слетал балладой с уст барда. Его образы обретали рождение в миг пения и становились жизнью. Певчий совершал акт магии. С тех пор, как бард исчез, его подменили поэтом и рассказчиком. Оба изъясняются языком нормативных образов. Так возникла проблема. Содержание и смысл Мифа распались на ряд противоречащих друг другу обрывков. Лишь песенное откровение делало миф живым в человеческом восприятии.
Действительность мира мифических превращений знакома каждому читателю по его глубинным снам, заполненным странным и особо значимым содержанием. Обычно мы зовём эти сновидения символическими, плохо помним и не способны адекватно выразить языком нижнего мира.
Скажем теперь как есть: речь смыслов изъясняется на двух языках. Один – соткан причинно-следственной связью из определений форм, их свойств и действий. Второй – игра неопределённости и парадокса – вихрь превращений.
Мы естественно стремимся свести действительность к первому языку. Хотим жить в его ясной грамматике. Ждём объяснений в его логике. Живя этим ожиданием, претворяя его в формы восприятия реальности, с опозданием замечаем – жизнь в нас едва теплится, вся увязанная в логику.
Но, в силу наличия иного языка – жизнь стучит во все двери нашего кокона, гремит всеми окнами, скрипит стенами, завывает трубами – парадоксами и превращением, зовя и гоня в мир истинный и исконно живой.
Время песенных откровений кануло в Лету. В наших устах нет од и дифирамбов Элевсинских мистерий. Будем довольствоваться тем, что есть, учитывая произнесённое ранее.
Элевсинский миф: Мать и Дочь
Prima materia
Кто мы? Откуда, когда, куда и почему явились сюда? Это – первая многоликая загадка Великого Сфинкса, охраняющего врата алхимии. Об неё тысячелетиями разбиваются судьбы искателей. Хотя подсказка всегда при них. Откуда и как вы явились на свет?
Ответ до смешного прост – из лона матери, зачавшей и выносившей вас в процессе беременности. В таинствах её физиологии – происхождение вашего внешнего мира: нижнего мира герметической максимы.
«Что внизу – то наверху». Внизу, в начале всех начал – организм матери и мистерия беременности. Наверху – мир Элевсинского мифа. Глядя в него – постигаем суть того, что видят наши глаза и слышат уши.
Безусловно, тайна prima materia связана с сущностью женской физиологии. Точно также, Элевсинский миф непосредственно связан с Великим Таинством Мистерий. Но, как женский организм не есть prima materia, так и содержание мифа не есть то, что созерцали мисты.
Элеусис – пришествие. Элизиум – обитель блаженных. Элевсин.
Малый городок на подступах Афин. Тудаснизошли таинства Человека, постигаемые в нём на Земле, под Небом.
Великие Мистерии справлялись в непрерывном пространстве двух тысячелетий. Лишь однажды Ксеркс, царь персов, нарушил нерушимый ход Великой Игры. Людей в мистериях заменили Боги. Говорят, на битву при Соломине, случившейся в дни нарушенных мистерий, Боги снизошли с Небес и обрушили свою силу на гордого перса.
Горизонт тысячелетий легко вместил мириады мистов. Но ни один из них не нарушил обета молчания. Ни простолюдин, ни чужестранец, ни император. Даже закат эллинской эпохи, всеобщий развал и деградация, не разомкнули ни единых уст. Тайна осталась тайной. Не посвящённые так и остались в неведении относительно Великого Таинства, которое являлось на пороге Анакторона.
Фабула
Жила-была Великая Богиня. Мать Всему и самой себе. Оттого её второе имя – Дочь. Богиня родила её от своего Мужа, который также её Отец, Любовник, Брат и Сын. Этот мужчина свою Дочь украл. Скрыл в своём подземном царстве и сделал своей Женой.
Безутешная Мать, лишилась самой себя. Так она стала Старухой. В мире остановилось всякое рождение и рост. Бродя по свету в поисках дочери, Старуха пришла в Элевсин. Тут её повстречала царица.
Замкнутая и отрешённая от всего, Богиня сидела с потухшим взором подле колодца «цветов» на камне «скорби». Увидев её, служанка царицы, толстая хохотушка Ямба, принялась её веселить непристойными шутками (От неё пошёл ямбический стих). Отрешённость Старухи немного отступила, на её иссохших устах мелькнула улыбка, а взгляд обратился в мир.
Проникшись старухиным горем, царица пригласила странницу в дом. Когда Богиня входила в дверь, то задела головой притолоку и из макушки, на мгновение, воссиял свет. Так царица догадалась, что приветила не простую женщину.
У царицы был сын, Триптолем, Трижды Воин. Однажды он пасс свиней, и оказался свидетелем похищения Дочери. Она танцевала на прекрасном цветущем лугу в Нисийском саду Диониса. Неожиданно луг разверзся, как широко разинутый рот нашего Бога, и поглотил девицу. Так Старуха узнала о похищении и похитителе.
В награду за весть – Богиня стала кормилицей Триптолема. Вместо молока она клала его в пламя очага, превращая огнём его смертное тело в бессмертное. Имя младенцу Триптолему дано – Демофонт, убийца мужей.
Мать однажды застала сына в огне очага и возопила от страха и горя. Старуха, на миг, предстала в своём истинном обличье, достала дитя из огня и обронила к ногам матери со словами:
«Жалкие глупые люди!
Ни счастья, идущего в руки, вы не способны предвидеть, ни ждущего горя»
Ими Богиня запечатала человека в его нижней юдоли. Лишь созерцание похищения Дочери, благословение Великих Мистерий – освобождает его от этой печати.
Тотальный мор, распростёршийся в миру превращением Богини в Старуху – возымел действие на Отца и Мужа. Он стал отпускать Дочь и Жену к Матери и Жене на большую часть года. Лишь на три месяца она возвращалась к Мужу, и мир опять погружался в лоно Старухи – приходила зима бытия.
Благодарная Богиня передала Триптолему в дар Зерно, посадила на колесницу, запрягла её крылатыми драконами и отправила в странствие. На его путях Триптолем, встречая достойных людей, наделял их Зерном и искусством его ращения.
Богиню люди нарекли Деметрой и Реей, а Дочь – Корой (Девой), Персефоной, Гекатой. Кора родила Сына – Йакха, последнего, третьего Диониса. Его таинство проявлено двуединым телом. Имя одному – Эвбулей («благой советчик»), другому – Триптолем. Оба нераздельны в вихре танца: расходясь пространством Неба в кайме горизонта весеннего и осеннего равноденствия, они сходятся Землёю на летний и зимний солнцеворот жизни. Таков наш Танцующий Бог.
Так, примерно, звучит алхимическое ядро Элевсинского мифа. Его основа – триединая природа женской силы. Его весть – Сын Коры, третий Дионис, Йакх и его дар – Зерно. Принятое в недрах алхимии прочтение сути мистерий – передача Триптолемом дара Зерна, созерцающим таинство мистам. Это и есть вечная цепь передачи алхимии.
Тот, кто встретит в себе Великую Богиню – три её ипостаси: Мать, Старуху и Дочь – трижды родится воином Триптолемом и станет свидетелем похищения. Его огнём вскормит Старуха-кормилица и посеет в нём Зерно. Это произойдёт на летний солнцеворот жизни. Дав всходы, суть Зерна взойдёт тайным путём. По нему пойдёт мист, ведомый беззвучным голосом Эвбулея. В конце пути, на зимний солнцеворот жизни, родится Йакх, третий и последний Дионис. Он воссядет на драконью колесницу и понесёт дар Зерна в мир.
Что в каждом из нас Мать, Старуха и Дочь?
Кто в нас Триптолем-Демофонт, убийца мужей?
Кто речёт тишиной Эвбулея и ведёт своим молчанием по извивам тайного пути?
Кто нами родится в его конце?
Что такое драконья колесница?
В чём разгадка Зерна?
Мать–Дочь и Старуха
Мать – это утроба. В ней совершается таинство зарождения человека, создаётся его тело. Из этой утробы мы выходим в мир своей матери, ещё долго держась за жизнь её руками, её любовью и молоком. Мир матери – наш мир. Каждое дитя наследует материнскую вселенную внешнего нижнего мира. Другой не дано.
Очевидные, простые истины. Но именно очевидное – всегда тайна. Так устроено наше восприятие.
Тысячи лет человеческий ум мудрствует, изыскивая истоки бытия и его основные принципы. Но они очевидны. Суть женского начала, физиология зачатия и беременности, безотчётная материнская любовь – приводит нас в этот мир, который мы называем жизнью и хранит нас в нём. Зная и созерцая этот процесс, мы обнаружим его во всей жизнетворности природы. Всё – предельно просто и очевидно.
Столь же очевидна роль отца. Формально – его присутствие минимально. Его – как бы нет. И потому являет собой ещё большую тайну, чем очевидность женской природы. Что не зрят наши глаза? Мир того, что Вверху. Это и есть Отец. Нерождённый в нас. Его оплодотворяющий импульс. Он задаёт программу. Он задаёт смысл. Мистагог в танце жизни.
Потому у каждого героя в мифах есть мать – земная женщина, Деметра – Кора. Есть и Отец – тот или иной Бог. Герой – это вы. Но для того надо «трижды родиться».
Как всё это объять, пощупать, постичь и достичь?
Обнаружить наличие у себя восприятия. Наблюдать себя.
Открыть в наблюдателе свидетеля. Знать себя посредством этого постоянного свидельствования своего бытия, явлений и процессов, которые его слагают. В этом начало, действие и завершение алхимии. Другим языком – это и есть Путь.
Это просто сказать, но очень трудно это открыть, этим стать и на этом остановиться.
Наш ум занят поиском и коллекционированием загадок. Он постоянно ищет себе достойный вызов, отвечая на который, мы станем сильнее, мудрее и свободней. Этот процесс многие воспринимают как путь. Становясь на него, они всё дальше уходят от места рождения, собственного дома, простых и очевидных вещей, слагающих фундамент нашего мира. Правда, сам мир этими шагами распахивается бесконечностью.
Место Великих Мистерий – лоно рождения. Оно же – сердцевина жизни. Земля – Человек – Небо. Где бы вы ни были – в сновиденье иль бодрствовании – под нами Земля, а над нами Небо. В том нам быть и расти. В эту сердечность бытия мы должны себя возвратить.
На пути домой нас подстерегает беда. Она приходит тогда, когда собственный опыт, мы подменяем чьим-то мнением. Возникает парадокс. Тот, кто так или иначе понимает меня, читая сей текст – ясно отдаёт себе отчёт в том, что он существо индивидуальное и уникальное. Но, следуя чьему-то авторитетному мнению, он уходит с тропы и оказывается на большаке, перестаёт действовать как существо уникальное.
Христианство, ислам, буддизм, герметизм, шаманизм, индуизм – собрание универсальных истин, чьё-то авторитетное мнение. Определяя их глазами вызовы жизни и находя ответ в истинах этих учений, мы вовлекаем себя в абстрактную жизнь. Личная тропа исчезает. Мы на шоссе. А на нём нет места тайне. Там только правила движения и сухая механика метода.
Потому вернёмся к женской утробе. К простому и очевидному. К наблюдению и вытекающему из него знанию. Опираясь на него, мы найдём, что физиология беременности не оставляет нас с нашим рождением. Она ткёт полотно нашей жизни, как внешней, так внутренней. Эта вечная Ткачиха и есть женская суть в каждом из нас.
Присутствием мужчины, женское обретает себя как Дочь, Жена, Любовница, Сестра или Мать. Каждая из них творит свою уникальную ткань и узор. Созерцайте превращения женщины в отношениях с отцом, мужем, любовником, братом и сыном.
Кто женщина без мужчины?
Есть ли на это вразумительный ответ?
Разумеется, можно припомнить феминизм и стать в бойцовскую позу. Но не надо. Так мы опять окажемся на очередной столбовой дороге. Наличие мужчины делает женщину – женщиной, как, впрочем, присутствие женщины делает мужчину – мужчиной. Просто наблюдайте за собой, и вы обнаружите в себе содержание этого простого факта.
В каждом из нас – две женщины. Одна непрестанно ткёт полотно внешней реальности. Вторая занята тем же внутри. Мать и Дочь. Когда Мать встречает Мужа, то направляет все свои силы на создание новой жизни. Дочь, своим трудом помогает ей в том. Мысли и чувства не противоречат внешним задачам. Женское, Мать и Дочь – едины в своём бытии.
Но что произойдёт, если Дочь встретит своего Мужа? Разумеется, это случится на просторе внутреннего мира.Дочь обретёт своего Мужчину и последует за ним. Внутри нас это будет означать то, что мысли, эмоции, ощущения обретут свой автономный стержень и перестанут поддерживать привычный ход проявления внешнего мира. Полностью отринут его и будут воспринимать внешнее как отвлечение и врага.
Мать потеряет Дочь. А Дочь – Мать. Внешний мир – остановится. В него придёт Старуха. Бесплодие. Хаос. Отсутствие всякого смысла.
Это – о Матери. А что с Дочкой?
У неё – медовый месяц. Мысли и чувства – увлечены обретённым внутренним смыслом, идеей, Мужем. Внутренняя вселенная – расцветает и живёт безо всякой связи с внешней. Как пёстрый луг, на котором Персефона встретила своего суженного. Так нас проглатывает внутренняя бездна.
В языке индийской медитативной культуры есть слово: «пратьяхара». Оно указывает на явление, при котором внешний мир восприятия полностью блокируется, позволяя расцветать внутреннему. В индусском мире – это высокое достижение. Основа для дальнейшего продвижения. С точки зрения Элевсинской истории – это царство Персефоны, владычицы смерти, танцующей со своим супругом среди пышных цветов потустороннего мира «пратьяхары». Так, с точки зрения алхимии, расцветает в человеке мир мистики и различные пути «спасения» внутренней вселенной от присутствия и воздействия внешней. Такая ситуация – бесплодна. С позиций Великих Мистерий Элевсина и нашей алхимии.
Сын
Что же происходит с Матерью-Старухой? Пока Дочь предаётся радостям эфемерного счастья – Старуха находит Сына. Этот отпрыск – свидетель исчезновения Дочери. Ключевое слово – «свидетель».
Мы увлечены событиями, как внутри себя, так и во вне. Они приносят нам вызовы. Им мы находим ответы и воплощаем их в жизнь. Но, кроме этого, ясного для каждого, процесса, в нас иногда возникает наблюдатель. Тот, кто пребывает вне привычного калейдоскопа внешнего и внутреннего движения. Тот, кто недвижим. Тот, кто всегда присутствует. Вечный свидетель. Тот, для кого отсутствуют вызовы и не важны ответы.
Ось Колеса.
Это и есть – Сын. Не мужчина, не женщина, андрогин.
Мать – мертва. Дочь – занялась утехами с Мужем. В наличии лишь Старуха. У неё нет молока. Оно иссякло с гибелью Матери. Есть лишь пламя, которым она питает дитя. Тут мы подходим в величайшей загадке Сфинкса, берегущего путь алхимии.
Что есть Старуха в тебе, путник?
Что есть Пламя Очага в тебе, путник?
Я – не вправе дать ответ. А если и дам – он мой, но не ваш. И вам никак не годен.
Истинный Путник знает – вопрос о Старухе – ключ.
Рождаясь, как Тот, Кто присутствует во всём, что случается, мы обретаем Второе рождение из Трёх и оказываемся в её заботливых руках. Присутствие и Она – тайные герои Элевсинской мистерии, подлинная исходная пара Великого Делания алхимии.
Возвращение дочери
Наш ум, нырнув в приключения внутренней реальности – не способен оглянуться на сохнущий в забвении внешний мир. Но То в нас, что не затронуто этим приключением, присутствие – безупречно свидетельствует наше состояние. В этом присутствующем пробуждается здравый смысл и возвращает Дочь Матери. Сын и Муж вновь делают Богиню цельной. Так свершается следующее таинство Элевсинского мифа.
Изменение свершилось. Но ситуация не возвращается в старое русло. Наша Богиня – Иная. Она – Жена Сына. Присутствие ей Сын, Отец, Муж, Любовник и Брат. Женское естество ткёт теперь иную реальность. Ребёнок – рождён. Женская сила более не связана намерением размножения и роста внешнего мира, как не погружена и в рождение безграничности внутреннего содержания. Она создаёт иную действительность внешнего и внутреннего мира, в которой эти миры никак не разделяются и не различаются.
Эта особая реальность нам хорошо известна по детству. Именно потому наши детские воспоминания так отличаются от сегодняшнего восприятия: они рисуют иной мир. Этот мир мы помним, как «волшебный». Вспомните его прямо сейчас. Тогда прочитанное не повиснет бесполезной абстракцией.
Мы не впадаем в детство. То, что вы вспомнили – наш неотъемлемый потенциал, Зерно. Его набухание, прорастание, рост, оплодотворение, созревание – предмет активности нового состояния женской природы – Коры, девственницы. Она девственна потому, что никого не зачинала, не вынашивала, не рождала и не питала своим молоком. И, тем не менее, она Мать. У неё есть Сын, Нерождённое – наше сокровенное естество, пребывающее в нас в пространстве присутствия. Третий Дионис – Йакх. Его мир, не ведающий ни внешнего, ни внутреннего мира, ткёт женская сила девственной Матери. Процесс этого ткачества и есть то, что в алхимии называют Великим Деланием.
С рождением Нерождённого, великая максима Гермеса утрачивает свой смысл и своё бытие. Нет более ни верха, ни низа, ни земли, ни неба.
Интермедия: беседа первая
– Вы – алхимик?
– Хотите знать, есть ли у меня в доме тайная дверь, за которой скрывается лаборатория, с атанором, колбами и прочими литературными атрибутами алхимического логова?
– Да.
– В этом контексте – я не алхимик. Живу в съёмной квартире. Где в ней взяться тайной лаборатории? В школе по химии у меня была слабая тройка. Так что ничего не смыслю в химической практике.
– А как же трансмутация металлов в золото?
– Осуществляется.
– Но у вас ведь нет лаборатории, и вы ничего не смыслите в химических процессах?
– В алхимии слово «металл» не указывает на вещество. Вообще с понятием вещества не связано. А раз так, то всякая необходимость работы с этим самым веществом отпадает.
– С чем же тогда происходит работа?
– Ни с чем. Слово «работа» никак не применимо в контексте алхимии. Потому обычно в текстах вы найдёте: «наша работа», «Великое Делание». Мы используем эти слова, чтобы подчеркнуть радикальное отличие того, что происходит в мире алхимии от того, как действие осуществляется в мире личности.
Алхимик – не деятель. Алхимик – материал. Его тело, личность и жизнь – есть исходное «вещество» нашего пути. В алхимии эту исходность называют «massa confusa», бесформенная масса. Смена аморфности на некую структурность, говорит о созревании исходного состояния. К нему-то и прилагается слово «металл».
Это изменение качества состояния бытия не является следствием манипуляции деятеля. Точно так же, все превращения зародыша в плод в организме беременной матери – не являются заслугой матери, как личности. Это всё совершает природа женщины. И в этом свершении мать, как личность, такой же объект действа, как и растущий плод.
– Вы хотите сказать, что есть какой-то естественный процесс, который вы называете алхимией?
– Совершенно верно.
– Почему же тогда он не случается со всеми людьми, скрыт покровом густой тайны?
– У вас есть огород или сад?
– Нет.
– Но вы бывали в садах и представляете себе, что это такое?
– Да.
– Подойдя в начале лета к ягодному кусту, вы сорвёте любую ягоду?
– Нет, наверное. Постараюсь отличить зрелую от не зрелых.
– Вот и алхимия – это нечто, уготованное зрелому плоду.
– Быть съеденному?
– Просто что-то съесть – это в вас говорит животная природа. Человеческая природа – плоды приготовляет. Например, делает из них новый продукт – вино. Собственно, весь «химический язык» нашей алхимии произошёл от аналогии с виноделием. Равно как и бог вина – наш Бог. Дионис, а не Гефест, кузнец и металлург.
– Это намёк на психоделику?
– Ни в коей мере. Я в год, в лучшем случае, выпиваю несколько бокалов вина. Упоминая виноделие, я направляю внимание читателя к естественному явлению ферментации, а не на потребление её продуктов.
Алхимия говорит на языке натурфилософии. Исторически, она – исходная форма философии. Глядя во внешний мир, её последователь использует его формы и смыслы для описания и постижения более тонких явлений жизни. «Что внизу – то в верху» – гласит Изумрудная Скрижаль.
Для натурфилософа – природа, её жизнь и превращения и есть «Библия». Откровение верхнего мира в нижнем. Читая её, он постигает любые, даже самые разряжённые высоты абстрактного. Так оплодотворение цветка, завязь плода, его рост, созревание и процесс ферментации в зрелом плоде – исчерпывающий рецепт пути алхимии. Созерцая и постигая его, наш адепт ни в чём не ошибётся и достигнет завершающих врат этой части пути.
Дионис и божества с ним связанные, как боги Элевсинских мифов – магнетический центр, вокруг которого кристаллизуется «верх», отображаясь в природе, том, что есть «низ».
– Дионис – есть?
– Разумеется. Он то, что мы находим в результате ферментации зрелого плода – алкоголь. Но как исходная основа ферментации – глюкоза, он присутствует в каждом цветке, как нектар, до которого так охочи пчёлы.
– То есть, Дионис – это химическая формула алкоголя?
– Дионис – это вы, как не зрелое явление жизни.
Дионис – это вы, как созревающее явление жизни.
Дионис – это вы, как зрелое явление жизни.
Дионис – это вы как процесс ферментации.
И, Дионис – это чистый алкоголь, которым вы стали в конце этой части пути.
– Буквально?
– Буквально.
– Это надо переварить.
– Разумеется. Пищеварение – важнейший процесс жизни.
– А пока следующий вопрос: – Из сказанного вами следует то, что алхимия – удел особого качества человека – зрелости. Она не приложима к незрелому человеку. Видимо потому она столь секретна?
– Если мы воспринимаем алхимию, как процесс ферментации, то вы всё определили верно. Но можно смотреть на алхимию шире, как на процесс садоводства. Тогда она приложима ко всей целостности жизни растения, плодоношению и последующей ферментации. Качество вина определяется не только адекватностью ферментации. Прежде всего – это качества почвы, климата, сорта растения и садовода. Потому алхимия приложима к жизни любого человека во всех сменяющихся качествах индивидуального бытия.
– Тогда откуда секретность?
– Прежде всего от изменений масштаба восприятия. У каждого человека есть свой горизонт мира. То, что мы способны видеть, то и является для нас реальностью. Представьте, что вы наблюдаете за тем, как ваша дочь дует на шар одуванчика. Пушинки срываются с места и летят в мир в потоках её дыхания. Теперь измените фокусное расстояние восприятия, как в фотоаппарате. Сконцентрируйте внимание на самом шаре одуванчика. Что вы видите?
– То, как пушинки срываются с места и разлетаются.
– В этом «кадре», как вы определите причину видимого явления?
– Пушинки почему-то сорвались с места и разлетаются в стороны.
– И вы можете строить теории о том, почему это случилось?
– Да.
– Оставаясь в «кадре», вы способны экспериментально доказать, что та или иная ваша теория верна?
– Нет.
– Это и наблюдается в развитии человека и человечества в целом. Мы – ограниченны горизонтом своего восприятия жизни. Внутри него мы строим различные теории о происхождении и устройстве этой реальности. Зайдите в любую библиотеку, и вы обнаружите малую толику тех теорий, что накопило человечество за свою жизнь. При этом истина одна и проста: наша алхимическая Дочь дует на шар одуванчика. Хоть вы и не видите этого, но живёте внутри этого факта.
Ни одна теория не есть видение. Видение – это восприятие и его масштаб. Он меняется с вашим развитием. Чем более зрел плод, тем более ёмок ландшафт его восприятия.
По этой причине, тогда, когда на кусте только несколько зрелых ягод, процесс ферментации является недоступной тайной для большинства других. Когда созревает большинство плодов, прежняя тайна органически исчезает. Потому мы сейчас говорим, а вы способны частично понимать меня.
– Вы хотите сказать, что алхимия была тайной и недоступной по причине незрелости человечества?
– Да.
– А сейчас человек дозревает до неё?
– Да.
– Это ваше мнение?
– Нет, так думает садовник.
– Дионис?
– Верно смотрите.
– Вы говорите о зрелости, но мир, на глазах, хаотически меняется. То, что было ценностью ещё вчера, таковою перестаёт быть уже завтра.
– Но почему вы считаете это приметой нынешнего времени? Если мы откроем книги средневековых мыслителей – обнаружим те же стенания. Более того, античные авторы оценивали свою реальность также.
Может дело в простом? Мир – это поток перемен. Когда мы молоды, то наше тело и ум – эластичны. Мы растём. А это значит – меняемся. Когда рост прекращается, то мы теряем былую аморфность. Становимся твёрдыми, а значит – хрупкими. Смотрите: вода принимает любую форму, в которую её наливают. Лёд – не впихнуть ни в одну. Вода – аморфна. Лёд – это кристалл. Так и человек обретает структуру своих привычек, определений и ценностей и застывает в ней. Но при этом – лёд безмерно хрупок, чего никак не скажешь о воде.
Застыв в привычном и своих представлениях, человек начинает страшиться перемен. Страшась перемен – он выступает против жизни. Делая так – он её быстро теряет. Именно в этом – таинство старости, как явления.
Потому, если вы начинаете негативно смотреть на ход изменений жизни – это значит только одно – вы просто стареете.
– Многие придерживаются мнения, что средневековая алхимия утонула в этих переменах. Вы – один из немногих современных людей, утверждающих обратное. Как вы оказались причастны алхимии?
– Вам и читателю будет трудно понять, что у алхимии есть единственная лаборатория – жизнь конкретного человека. И в ней – один учитель и оператор – Дух. Кто это – Бог? Ангел? Демон? Посторонний человек может выбирать в меру собственных понятий и ценностей. Адепт – не выбирает. Он просто обнаруживает в самом себе иное измерение существования и безупречно следует, исходящему из него руководству.
Обычная человеческая личность существует посредством связи с другими людьми, подобными себе. В этих отношениях она постоянно доказывает свою состоятельность им и себе. Иной исток и проявление ей не ведомы.
Личность алхимика имеет иное начало. Она произрастает на отношениях со своим истоком – глубинным аспектом бытия, Богом, в нашем контексте – с Дионисом. Этой личности – нечего доказывать ни себе, ни другим, ни Богу. Она – Его отражение в нижнем.
Потому вам трудно постичь modus vivendiалхимика. Жизнь происходит с ним. Как с вами и миллиардами людей на планете. Обычный человек, по большей части, противится этому течению жизни. Он сосредоточен на том, чтоб проложить в этом потоке собственный курс. В этом коренное отличие людей от алхимиков. Последние – не противятся. Они согласуют свои усилия с течением жизни. От того их жизнь иная.
По этой причине даю вам конкретный ответ: я был рождён матерью. Следуя путями переданной ею жизни, я встретил Нечто, что внесло в мою экзистенцию язык алхимии. Я последовал Его указаниям. Так жизнь обнаружила в себе качества лаборатории.
– И, в таковом качестве, вы утверждаете, что ныне – тайное стало явным?
– Я же говорю с вами, а читатель – читает. Вам моё объяснение на примерах садоводства, ферментации и физиологии человеческого тела – наглядно?
– Да, я, кажется, ухватил путеводную нить. Чего никогда не случалось, в соприкосновении с классическим объяснением сути алхимии.
– Вот и я о том. О тайном, что становится явным.
Сын, Отец и отцовство
Преамбула
Иногда, во снах, знакомый нам персонаж предстаёт в ином обличье. Это нас нисколько не удивляет. Мы продолжаем общение, признавая в новой личине своего старого друга.
В мифологическом мире – всё как во снах. Один и тот же Бог или герой – проявляются разными образами. Ту же ситуацию мы обнаружим в театре. Наш любимый актёр представляет разные роли, оставаясь при этом самим собой.
Центральный мужской персонаж Элевсина – Триптолем. Он же Йакх, Дионис – Сын, Отец, Брат и Любовник и Вы. И он – Демофонт, Эвбулей, Гадес, Плутос. Сейчас мы признаем его в новой личине – герое Афин – Тезее.
Входя в мифический мир, мы сталкиваемся с проблемой. Она подобна той, которую мы наблюдаем у малого ребёнка. Отец играет с ним и прикидывается волком. Ребёнок – пугается по-настоящему. Для него – есть только живая личина. Актёр полностью ею скрыт. Лишь взрослея, мы способны увидеть актёра в роли.
Элевсинский мир – сердечный для всех других проявлений мифической вселенной. Его персонажи – актёры, играющие многочисленные роли. И если сегодня наш Триптолем выступает в маске Тезея, то вскоре мы встретим его как Ареса. Мать и Дочь: Деметра-Кора – предстанут как Ариадна и Афродита. А Дионис испугает всех обличьем быкоголового Минотавра.
Сам первый Дионис – Загрей–Фанес – задаёт всем эту игру. Превращаясь во всё – бытует превращением.
На наших подмостках сегодня – Тезей. Рождён в материнский мир в городке Трезена, вдали от града и мира Отца – царя Афин, Эгея. Как и каждый из нас – он знает мать и жив её миром, но ведать не ведает – кто ему Отец и каков его мир.
Зачав Сына, Эгей взял клятву с Матери, что та, в совершеннолетие чада, пошлёт отпрыска в путь к Отцу. Чтоб признать в парне Сына, Эгей скрыл под огромным камнем свои сандалии и меч. С того начинается наша пьеса.
Отцовство
Материнство – очевидно. Чего не сказать об отцовстве. Мы обретаем рождение в мире матери. И мать нам всегда известна. С Отцом – всё неимоверно сложнее. Сама мать не всегда способна знать. Потому – Отец должен признать своих детей. Этим признанием дети обретают Отцовский мир.
Младенец, рождённый королевой, не будучи признанным, уже находится в материнском мире. Он – жив и живёт во дворце. Когда же отец-король признаёт его своим, сын будет воспринят в невидимый, но всеми ощутимый мир Власти.
Свести эту ситуацию к пережиткам генного наследства коллективных браков – плоско. Причина значительно глубже – в самой природе Отца. Она не от материнского мира.
Проявление и установление Отцовства – образует царский ход человеческой жизни. Он скрыт в других второстепенных обличьях, которыми проявляется теченье нашего быта. Но, какими бы ни были нити наших судеб, все они, в своей сердцевине – проявленья нашей благородной царской судьбы.
Сыну – искать Отца. Этот поиск – исходная составляющая скрытного мужского естества. Им потомок заявляет о самом себе. А Отец – наблюдает, направляет и изучает, пытаясь опознать своё потомство. Лишь обретя уверенность – признаёт, передавая ему своё наследство, свой мир.
Впервые открыв глаза, мы зрим материнский мир. Он также – горизонт внешнего, бодрствующего, нижнего мира. Но где же обнаружится мир Отца?
Камень
Путь имеет начало. Сыновний начинается с Камня. Потому в пространстве Мифа – Митра рождается в Камне; Король Артур извлекает Эскалибур из Камня; ваджраянский Ачала восседает на Камне; Тезей находит под Камнем сандалии и меч. Сама наша алхимия – жизневорот, который закручивается в стремнине бытия вокруг Камня, Философского.
Говорят, Тезей признал отцовский Камень в Омфале, таинственном сосредоточии бытия Дельф, зримого дома Диониса-Аполлона. Пуп вселенной. Связующий нижний мир Матери с неведомым верхом Отца.
Камень – нечто недвижное. Символ того, чего в нас не касается никакая форма движения. Эта изначальная девственность нашей природы смотрит в мир «глазами» свидетеля. Только этому взору открывается мир Отца и путь к нему: пойти туда, не знаю куда.
Но вернёмся к материнскому миру. Каждый из нас – очередное продолжение вечного наследия генетических предков, их качеств, умений, стремлений. Получая в бытие материнский мир – мы обретаем родню, друзей, врагов и племя. Они же дают нам язык и культуру.
Чем бы мы ни были: пастухом, земледельцем, писателем, мыслителем, музыкантом, изобретателем, политиком или священником – мы всегда наследуем и продолжаем что-то совершенно определённое: материал, цель и навыки. А сама форма наших творческих дел, и возможность выбора этих форм – наследная. Родившись, скажем, в материнском миру кочевников – мы можем наследовать только набор реалий этого мира.
В этом, наследуемом, вполне очевидном, мире – нет Отца. Это – не его мир. И ничто в этом материнском мире к Отцу не ведёт. Добросовестно следуя его путями в работе, семье и внутренней жизни – мы не способны покинуть горизонт наследия Матери.
Я не оговорился, упомянув внутренний мир. Многие полагают, что путь к Отцу пролегает в нём. Для личности – это логично. Но не для свидетеля. Его взор не ведает различий меж внешним и внутренним.
Кроме того, содержание внутренней вселенной – прежде всего, отражение внешней действительности в его зеркальном пространстве. Взять, к примеру, наш язык. Почти все его слова обозначают явления внешнего окоёма, а его грамматика отражает его логику. Сновидя, мы блуждаем в тамошних вариациях ситуаций, хорошо знакомых нам по бодрствованию.
Отсюда возрастающая уверенность человека в том, что материнское наследие действительности – единственно. Мы – доподлинно, тело и его мир. А внутренний – всего лишь отражение внешнего в химических и электрических процессах мозга, помогающих нам жить в этом телесном горизонте реальности.
Потому путь к Отцу – это Путь никого в никуда, ни за чем.
Уяснив этот факт, подойдём вместе с Тезеем к Омфалу-Камню.Напомню – Камень – это сердце Дельф. Сам он и то, что под ним – оракул Великого Хозяина Храма.
Исходный смысл послания Камня мы обнажили – свидетель. Ему раскрываются вторичные смыслы Омфала. Первый из них – наличие силы. Ведь не каждому дано камень поднять или расколоть, как Митре. Бабочка разрушает стены куколки тогда, когда она зрела. В этом факте – суть выражения силы.
Мы переживаем жизнь и её перемены как смену своих возрастов. Детство, отрочество, юность и зрелость – главное действо жизни. В каждом этапе – свои качества и возможности. Начинаясь рождением, детство проходит в единстве миров: внешнего и внутреннего. Эта цельность постепенно распадается. Миры разделяются тем, что внешний начинает интенсивно расти, занимая наше восприятие. Это уже подростковое качество бытия. Его возможности. Когда внешний мир сформирован, восприятие переключается на внутреннюю сторону бытия. Она начинает свой рост. Нашими первыми сильными эмоциями любви и страсти в жизнь стучится юность, её качества и возможности.
Когда просторы внешнего мира и внутреннего обретут свои очертания и содержание – настаёт время зрелости. Семя целостности и нераздельности обоих пространств бытия, в котором мы рождены, проявляется вновь. Но предъявит нам новую возможность, отличную от нашего детства.
Описанное и есть сила. То, что делает качества и возможности каждого из возрастов актуальными. Чтоб сдвинуть, поднять или расколоть камень – надо быть зрелым.
Следующая уровень смысла послания, изречённого Камнем – это устройство свода. Замковый камень. Он удерживает всю конструкцию рукотворного неба. Определив его и разрушив – мы обрушим свод, скрывающий подлинный небосвод.
Материнский мир – тот же свод. Он имеет свой замковый камень. Некий факт нашей жизни, который несёт на себе всю конструкцию, замкнутого на самом себе, наследия Матери. Выделившись, этот факт привлекает внимание потомка и этим вниманием разрушается в момент достижения «совершеннолетия».
Эта мистерия ведома каждому Сыну, отверзающему путь из дольнего мира – туда, не знаю куда. Смерть близкого человека, потеря работы или призвания, разорение, предательство, фальшь, одиночество – обрушает мир.
Каждому Тезею – своя катастрофа.
Ей во след раскрывается новый смысл нашего каменного оракула. Мир, его строенье, начинается с первого камня, Краеугольного, задающего структуру и ориентацию мироздания. Это можно наглядно увидеть в том, как вода превращается в лёд или по окну, в котором, в студёный день, разбегаются чудесные картины мороза. Аморфная вода кристаллизуется. Это явление имеет отправную точку в молекулярном мире.
Мир матери имеет своё начало – наследие. Всё его мироздание, как внешнее, так и внутреннее, построено на краеугольном камне наследия. Камень Отцовского мира этими строителями был отброшен. Каков же он?
Наследуемый мир традиции передаёт опыт. От поколения к поколению. От одного человека – другому. В этом мире есть вещь, которая не интересует никого. Более того – она – предосудительна и, часто, наказуема. Речь – о вашем непосредственном опыте, не переданном генами, не переданном матерью, роднёй, культурой, учителем. Этот спонтанный, не увязанный в материнский мир, опыт становится возможным по причине присутствия никуда не идущего. Его, как свидетеля, мы помянули в самом начале своих рассуждений.
Сегодня мы бы назвали этот странный, ничем не определённый и ни на что не направленный опыт – экспериментальной игрой наития. Она и есть наш Краеугольный Камень. Он станет точкой кристаллизации нового мира, строящего себя через наш уникальный и непредумышленный опыт, не учитывающий и не следующий ничему, кроме действительности, раскрывающейся в спонтанности опыта.
В недрах этого явления пред нами предстанет заключительная вязь каменного пророчества Дельф – объект всех алхимических помыслов – Философский Камень.
Все превращения материнского мира – известны. Они происходят в ранее определённых границах известного. Забеременев, человеческая мать – родит человека. Лисица – лисят. Эта определённость превращений – коренное свойство материнской действительности. Собственно, её мы называем материальностью, законами природы, связью причин и следствий.
Камень Философов – совершает превращения вне природной логики. Вне какой-либо заданности наследием. У подлинных алхимических превращений нет причин и следствий. Действительность, раскрываемая ими – вне какой-либо причины в материнском мире. Точно так же у этой действительности нет следствий. Ни в мире матери, ни в каком-либо ещё.
Этот волшебный камень подлинных превращений – Краеугольный Камень мира Отца. Его мы получаем в момент признания Отцом нас своим Сыном.
Обнажённая весть превращений Камней – раскрывает Путь в не знаю куда. Увидеть в сказанном – уничижение, отвержение или разрушение Материнского мира – коренная ошибка. Пытаясь уничтожить неуничтожимое – мир Матери, мы не обретём своего Отца. Без Матери – Его нет. Теряя её – мы теряем жизнь. Во всех смыслах слова «потеря».
Сандалии и Меч
Поднимая весть Камня вместе с Тезеем, мы обнаружим в её сердцевине два дара Отца. Сандалии и Меч. Этот дар – Отцовское в нас. По ним Отец признает Сына.
Сандалии Бога Гермеса – крылаты. В незащищённую пяту был сражён великий герой Ахиллес. Оторвав от земли сына Реи Антея, Геракл лишил его сил, даваемых Матерью и задушил в объятьях борца.
Деревья, как и мы, располагаются меж Небом и Землёй. Пускают в глубины последней корни и раскидывают шатёр своей кроны в Небе. Потому они во многом подобны нам и повествуют в священной книге природы о том, что трудно приметить в себе за подвижностью человеческой жизни.
Как и деревья – мы укоренены в своём Материнском мире. Как и деревья – устремляем свой рост к Отцу – Небу, одновременно, с каждым шагом, углубляясь корнями в Мать. Такова древесная весть. Так, следуя стреле любви, мы погружаемся в просторы внутреннего мира ветвями своих чувств и эмоций. Это расширение в верх приводит к рождению детей на земном горизонте. Так взлёт во внутреннем небе укореняет нас в большую глубину земного пристанища.
Оставаясь в этом положении, мы живём наследием Матери. Созрев к встрече с Камнем, обнаруживаем в себе наличие пространства, никак и ничем происходящем, не тронутого.
Облака, дети земных вод, бороздят небосвод. Но никак не затрагивают его глубин. Так и в нас, в личном опыте, отверзается глубина, которую не затеняют мысли, чувства, реакции и многочисленные, часто трудно различимые, состояния. Эта бездна просто присутствует в нас, никак не реагируя на то, что видим, слышим, ощущаем; как это оцениваем, реагируем и поступаем. При этом, как ни странно, это небо никак не отделено от того, что происходит с нами и в нас. Этой неотделённостью и сопричастностью оно абсолютно отлично от, известной каждому, реакции безразличия. Незатронутое и всему сопричастное.
Мы называем его присутствием и свидетелем.
Оно и есть «крылатые сандалии» нашего Гермеса. Оно то, что нашёл Тезей под камнем. На самом бездонном дне своего опыта. Присутствие Отца в нас. Нерождённое.
Обув сандалии, обнаруживая себя присутствующим, мы обретаем свободу передвижения в Материнском мире. Каждый шаг перемен перестаёт нас укоренять в их теле. Материнское становится игрой рисунка облаков в просторе Неба. Как и Гермес, мы находи себя «небесноидущими». Свободными от роста корней и ветвей и, сопричастными им.
Сандалии приходят в наш опыт в единстве с Мечом. Им мы обретаем своё содержание.
Кто мы – «небесноидущие»? Сын или Дочь своего Отца? Мать так различила нас. Но Отец? Он одинаково сопричастен обоим и никак не затронут этим материнским различием. Для Отца – мы одно целое, неделимое. Как цел обоюдоострый меч.
Созерцая свои проявления, что мы открываем о самих себе? Мать родила нас в мужском или женском теле. Но – где различие, а где его видимость? Мужское тело – инициирует рождение нового тела. Женское – эту инициацию осуществляет. Такова неразрывная связь двух телесных форм. Их результат – воплощение новых мужчин и женщин. Как в том их разделить?
Глядя в их формы – обнаружим смешение того, что считаем мужским, с тем, что полагаем женским. Иногда это смещение достигает максимума – рождая странное существо, способное зачать, выносить и родить. Мужчину и женщину однотельно. Гермафродита.
В алхимии, у тайного истока этого явления, есть важное имя – Андрогин. Он – сердце алхимической жизни.
Встретив себя внутри – мы не найдём себе пола. Он – только во вне, в материнском наследии. В проявлениях внутренних свойств, мы – игра мужских и женских сил и качеств.
Коснувшись Отца присутствием, мы с удивленьем откроем, что он, как и мы внутри себя – ни мужчина, ни женщина. Более того, в отличии от нас – он даже не их игра. Андрогин. Иное. Но – Отец. Став им, он стал и Матерью нам.
Такова природа Меча, печать Отца в полноте проявлений рождённого.
Кромлионская свинья и Марафонский бык.
Следуя туда, не зная куда, Тезей, наш герой, повстречал свинью Кромлиона. Это создание опустошало материнский мир. Тезей её убил. Тем самым, стал ею. Таков закон пути туда, не знаю куда.
С позиций восприятия, наше путешествие – это превращения мира в изменяющемся фокусном расстоянии объектива. Герой Тезей – определённый масштаб восприятия.
Когда фокусное расстояние уменьшается на очередной шаг – границы горизонта мира расширяются. Мир – меняется. Прежний Тезей умирает и тут же возрождается. Новый старый Тезей, естественно включает в себя всё содержимое прежнего горизонта. Убив свинью, герой включил её в самого себя, свой горизонт, превосходящий прежний.
Кто же наша свинья? Ключ в руках Триптолема, пасущего стадо свиней; он же у странного и популярного японского божества Мариччи – то воина-мужчины, то – амазонки. Свинья – всеядна. Она потребляет мир как мужчина и женщина.
Одним из подвигов Геракла оказалось рабство у Омфалы, одноимённой Омфалу Дельфийского храма. Герой провёл три года в женском обличье, женских трудах, разделяя во всём – женскую долю. Тот же великий Ахилл скрывал себя от Троянской войны на женской половине дома, в ей присущих одеяньях и поведении. А на краю мира – обитают амазонки, девы-воительницы, не следующие женским путям. Их оружие – обоюдоострый топор – лабрис. Он же – оружие Минотавра, нашего грядущего героя.
Меч Отца обнажается в каждом из нас по-своему. Кто-то в мире мужских дел, обнаруживает внутри себя движение женского начала. В результате, нечто обыденное и вынужденное становится творческим. А для кого-то в монотонном обслуживании ткацкого станка открывается внутреннее мужское измерение, и наша ткачиха становится модельером или держателем ткацкого бизнеса. Другие открывают отцовский меч в любви, а кто-то в эпицентре созерцания.
Неисповедимы пути Отца и ни к какому правилу – не сводимы. Держите глаза, ум и жизнь открытыми. Постигайте себя и свою многозначность. Раздельность мужчины и женщины – умирает. Мы обретаем целостное, обоюдоострое андрогинное бытие. Но жизнь мужчины и женщины – продолжается. Таково первое обнажение Отцовского лика, первое его посвящение. И у каждого свои уникальные пути его прохождения, своя свинья и условия её заклания.
За Кромлионским созданием на путь Тезея выскакивает Марафонский бык. Второе раскрытие Отца в нас. Его акт признания.
В Аттике не было ужасней зверя, чем этот бык. Это дитя Посейдона, великого Бога стихийных сил, опустошало землю, изводя людей, посевы и скот. Подобный смерчу, он поглощал всё без остатка.
Так и в нашу обустроенную и размеренную жизнь врывается стихия. Бедствие, разрушение, смерть. Захватывает всё без остатка, разрушает, перетирает и растворяет.
Миг смертельного ужаса.
Как наше естество отреагирует на него? Испугается, сожмётся в кулак, сфокусируется на спасении или … … … ???
В этом «или … … …» заключена великая тайна.
В этот момент мы можем последовать Отцу, Нерождённому.
Ужасный миг определит – мы от него или нет. Только целостное, андрогинное существо, способно дать удовлетворяющий Отца ответ. Потому бык всегда следует за свиньёй.
По этой тайной причине – экстремальное и разрушительное всегда присутствует в данной Матерью жизни. Природные катастрофы, болезни, насилие и война, место риску, дерзанию и геройству – всегда и навечно вплетены в ткань рождения. Из этих узоров, нам на встречу, всегда готов выпрыгнуть наш персональный Марафонский бык. Будьте мечом.
Мир Отца
Мать Тезея жила в Трезене, тихом и не заметном городке. Глухая провинция. Не затейливый, пыльный и плоский материнский мир.
В должный миг возникнет семья, родятся дети. На полях колосится урожай. В загоне – овцы. В кошеле – достаток. Застольные разговоры в кругу друзей. Тихая старость. Всё, как у людей – внуки, потомки, забвение.
Но Тезей – не таков. Благородство царской крови взыграет силой. Он отправится на поиск Отца. Проявит дух в испытаниях, посланных Им. Найдёт Отца. А Отец признает его.
Так Тезей обретёт Афинское царство Эгея. А вместе с ним – его мир: Крит, власть царя Миноса, кровавую дань, Лабиринт и его обитателя – Минотавра. Взойдя на корабль, вместе с афинскими юношами и девушками, посылаемыми на заклание, обитающему в Лабиринте чудовищу – Тезей откроет путь во славу и вечность. Тихая старость при внуках, как мираж, растворится.
Интермедия: беседа вторая
– Путь многих известных мастеров начинался с обнаружение книги. Насколько в алхимии важен текст?
– С тех пор, как человек придумал письмо – оно ему дорого. Так или иначе, подавляющее большинство религий и философских школ группируется вокруг того или иного текста.
Но это – не единственный способ, которым Дух или Бог обнаруживает себя среди людей. Элевсинская традиция – пример иного порядка вещей. Она существует в мифе и его ежегодном обнажении – факте волшебной природы.
У этой традиции – нет текста. Но есть действие Бога. Действие, которое непрерывно проявлялось на протяжении двух тысяч лет. Это проявление созерцали ежегодно большая группа людей. И это созерцание нечто меняло в них. Точно также пустая пашня меняет своё качество с падением в неё зерна.
– Но это божественное действие кончилось.
– Отчасти верно. В той форме, которая нам известна по Элевсину, оно прекратилось. Коллективное видение ушло. Действие Бога локализовалось в индивидууме. Ведь наступило новое время. В нём человек склонен к индивидуальному проявлению, а групповое уходит на второй план. Что отличает грека времён Платона от грека Гомера?
– Не знаю.
– Наличие философии. А что есть последняя?
– Плод размышлений о жизни.
– Чьих?
– Философа.
– Личности, не так ли? Потому есть школа Эмпедокла, Платона, Аристотеля, Плотина. А что было во времена Гомера? Общие сказания, мифы и мистерии, в которых Боги открывались людям. Ключевое слово – «общие».
Одновременно – в Китае, Индии и Элладе – общее отошло на второй план. На авансцену вышли личности: Лао-цзы, Конфуций, Патанджали, Будда, Анаксагор, Сократ. Каждый из них выразил свой взгляд на себя, жизнь и Бога. И в каждом был Бог, его обнажение этому человеку.
Так предначальное в нас, от обнажения в группе, перешло к обнажению в личности. Восходящая к Элевсину традиция алхимии и есть следствие этого индивидуального откровения Духа в каждом носителе этой традиции. Греки называли это явление эпифанией, обнажением божественного в человеческом.
Так мистерии стали сосредотачиваться в индивидуальном.
А теперь вернёмся к книге.
У каждого из нас есть родители. Ими в нашей личной драме жизни представлены Мать и Отец. Иной, глубинный план бытия. Верх мироздания, который отражается в нижнем миру телесного бытия структурой нашего рождения и, текущей из него, жизни.
Мать – очевидное и широкое, как окоём горизонта. Мать – это наследие и его безальтернативность.
– Будда, например, назвал это кармой и сансарой. Он утверждал, что есть их причина. А раз так, то можно изменить эту обусловленность. Отменить. Это действие и есть буддизм.
– Вполне ясное представление. Но в его основе – отрицание факта рождения и всего того, что из него следует. Материнское – обуславливает. Абсолютно. В этом Будда – прав. Но не прав в отвержении. Ведь у вас есть отец. Чем он проявился в вас?
– Если честно, мой отец – пил. И мать с ним развелась. Если и говорить о проявлении – так проблемами и неустроенностью жизни.
– Отличное наследие! Разве оно чем-то не нарушило жёсткую структуру материнского мира? Не внесло в него элемент неизвестности?
– С такой точки зрения – да.
– Нам это трудно увидеть, принять и постичь. Плохой отец, с точки зрения канонов материнства – отличный родитель в канонах отцовства. В мифах Отец всегда бросает свою жену и чадо. Для матери он никудышный Отец. Вот Эгей, отец Тезея, сойдясь с женщиной и зачав, отбыл по своим делам, в свои приключения. Нимало не заботясь земными путями нарождающегося ребёнка. Собственно, как и ваш, как и мой.
Только такой отец содержит в себе обнажающийся лик Бога, подлинного Отца нашего бытия. Правильный, авторитетный, заботливый, совестливый, патриархальный и стандартный семейный отец – материальный слепок матери. Её вторая половинка. Вместе они создают нерушимый кокон рождённого мира. В нём вы до конца дней своих спелёнаты и не можете ничем шевельнуть.
– А какое отношение это имеет к книге?
– Прямое. Но не очевидное. Удел мира матери, скользить восприятием по очевидному. Царство Отца передаёт восприятию прямой вертикальный Путь. Изменение горизонта этого самого восприятия.
– Книга принадлежит матери?
– Да. Книга всегда написана в материнском мире.
Проблема Будды в том, что у него были очень правильные родители. Заботились о нём душа в душу. Лик Отца для него остался запечатан. А то, что он открыл – всего лишь тотальный протест юноши, демонстративно отбрасывающего атрибуты материнской вселенной и грозящего кулаком Небу.
Аналогичные истории – правило материнского мира. В благополучных семьях рождаются хиппи. Они бросают свои родные гнёзда. Отвергают все традиции родных пенатов. Некоторые из этого протеста создают себе новые гнезда. Например, придя из протеста в Индию, вьют гнездо индийское. Третьи, и их большинство, побалагурив своё, одевают родительские костюмы и платья и занимают респектабельные кресла в своём урождённом мире. Но никто, из описанных групп, не покидает материнского мира.
Чтобы неведомое вошло в ведомый горизонт – надо иметь «плохого отца». Отца, который бросит вас в любой из доступных форм.
У этого факта – есть следствие. Вы живёте тем, что есть, материнским миром. У вас нет и мысли восстать против него. Ведь этот мир нестабилен. Вам приходится в нём выживать. Чтоб это сделать, вы должны начать полагаться на самого себя, занять место отца. Так путь к отцовскому наследию овладевает вами.
Он органически объединяет то, что дала вам мать, наследие и традицию с необходимостью стать самому себе Отцом. Обусловленное встречается с неведомым. Земля пересекается с Небом. Так вы становитесь Человеком, меж Небом и Землёй. Отец и Мать в вас объединяются, чтобы не расстаться.
Одновременно, священная книга натурфилософии раскрывается перед вами. Книга природы: зеркало, которым предстаёт мир Матери, в котором её содержание есть прямое отражение мира Отца, Верха.
– А рукописный или печатный текст? Он элемент этой игры отражений?
– Да.
Есть общее место в большинстве условных алхимических биографий. Нарождающемуся алхимику должно встретить два события. Первое – он находит книгу. Второе – его должен посетить Дух. Когда оба события объединяются, рождается алхимик. Нет алхимика вне текста, освещённого светом неведомого и, в его лучах, прочитанного.
– Традиция и откровение?
– Правильно сказано. Каждое по отдельности – рождает замкнутый круг горизонта. Это и есть знаменитый алхимический символ, жрущего свой хвост змея, Уробороса.
– А условие их единства заложено в том, что мы воспринимаем как неблагополучие, прежде всего, неблагополучие семьи, в которой отца либо нет, либо он слаб?
– Либо абсолютно не ординарен. Но всё это звучит страшно обыденно, верно?
– Да.
– Это, пожалуй, самая трудная загадка алхимического Сфинкса. Вопрос о Ключе, отпирающем потайную дверь Пути. Увидеть ответ в обыденном. Мы её отгадали. Дело за Огромным в малом. Надо жить в соответствии с обнаруженным ответом.
Нить Ариадны
Отбрасывая любовь
Любовь и любовники случаются в мире Отца. В лоне Матери случается размножение. Непрерывный цикл. Непрерывный ход ткацкого челнока.
Сказав о жизни так, я не выразил осуждение. Я не выразил отрицание. Простая очевидность. Учтите это в сердцевине своих реакций.
Наш Отец приложил к этому циклу себя, своё семя. Но подлинное своё участие в бытии бережёт до поры, до времени, когда свинья и бык отворят его Лик в нас.
Наш язык – не совершенен. Вот сейчас мы должны пойти дальше, но словарь тормозит. Преткновение в слове «любовь».
Дитя улыбается матери – это любовь. Ватага подростков стоит за себя до конца: «один за всех, все – за одного». Это – любовь. Женщина видит в мужчине отца своих детей и сходится с ним. Это – любовь. Люди парят в духе. Это – любовь. Два человека восходят танцем страсти и наслаждения. Это тоже любовь.
Мистик этому факту радуется. Сколь метафизичен язык! Выражает суть – всё есть любовь. Всё – одно!
Но природа мистика – предавать забвению жизнь. Нерождённое сияет радугой разнородства проявлений рождённого – это жизнь. Когда-то первый Дионис – Загрей загляделся в зеркало. С тех пор Его лик отражается в нём всем богатством обоих миров: внешнего и внутреннего. Бог – целиком в каждой частной детали его отражений. Потому Загрей не возникает как нечто единое, противостоящее многообразию. Он не существует вне всей радуги своих отражений. И сама эта радуга ни к чему единому не сводится.
Мистик же, пестроте материнского мира – ужасается. Ею тяготится и убегает от многообразия в мир своих грёз об обратном, едином. Это «обратное» не есть мир Отца. Потому «любовь» русского языка и «единая» радость мистика никак к нерождённому Истоку не ведут.
Эллинский язык – другое дело. В нём нет туманной «любви». Зато есть многогранность различения качеств связи людей – сторге, эрос, филия и агапэ.
Мать кормит и нянчит дитя, подчиняясь неумолимости сторге. Детей зачинает – сторге. Семью собирает в кулак – сторге. Племя, народ – в едином порыве – дело рук сторге. Свои и чужие – различает сторге.
Мать ткёт полотно своего мира нитью сторге.
Вполне очевиден факт – тело происходит от тела. Такова природа нити его ткани. А для этого нужно два тела, мужское и женское, их набор хромосом. В этом суть сторге. Нить тел. Нить чувств, определённых телом.
Отцовский мир соткан иной нитью. Чтоб о ней говорить, нужны иные слова. Сторге тут не подходит, тем более слово «любовь».
Ариадна
Мир Отца не открывается телу. Мужчине и женщине – он недоступен. Мужчина и женщина – дети Матери, но не Отца. Обнажив свою внутреннюю цельность мужского и женского, свой природный меч, мы открываем на его поверхности отражение нерождённого лика Отца. С тем приходит его царство.
Так мир Афин и Крита случился с Тезеем. Малый и обыденный мир Трезен и матери остался в теле. Отец распахнул горизонт Героя. Вы спросите – где распахнул? Важный вопрос. Ответ – не очевиден и, одновременно, – таков.
Как ответите – так и будете жить: мистиком или алхимиком.
Ткань Отцова мира ткёт не Мать. Её автор – Дочь и Любовница. А герой этого мира – Любовник. Ох уж этот русский язык! Но сотворив словесную химеру Эротницы и Эротника – я лишь рассмешу вас.
Сойдя с корабля на землю Крита, Тезей воспылал чувствами. Его встретили бездонные глаза Ариадны, принцессы Крита. Какова же природа чувств, простёршихся из глаз Ариадны к Тезею?
Взор принцессы не видит мужчину, самца. Ведь она – не Мать, не самка. Взор Ариадны видит целостность Матери и Отца в Тезее, игру его мужских и женских сил. На взор Дочери отвечают чувства героя. Они исходят из той же цельности Меча, несущего на себе отраженье Отцовского Лика.
Слова – абстрактны. Чувства и их спектр – нет. Не зависайте в словах. Наблюдайте чувства. Алхимик «действует» в них.
Для большинства людей – мир чувств не ведает различий. Они полагают, что «любовь» – разделяют все, что её чувства одинаковы в людях. Но это далеко не так. Чувства самки или самца – не идентичны чувствам любовников. С древних времён их чувства страшат людей. Во многих культурах – они вне закона. На то есть причина. Чувства, свивающие вместе самца и самку – ткут материнский дол. То, что свивает вместе любовников – его разрушает.
Большинство древних сказаний о них – трагичны. Ткань материнского мира не восприемлет их чувств. Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта. Парис и Елена. Появление чувств последней пары – открыло «ящик Пандоры» Троянской войны. Можно и так сказать: из этих чувств родился бог Арей, пагубный разрушитель. Но о нём пойдёт речь ниже.
Но вот – парадокс: эти страшащие чувства – нить Ариадны. Её имя значит – совершенно чистая. Определяя так имя Богини, нам указали на её происхождение –пречистость – печать Отца. Она – не от материнского мира. Им – не тронута.
Этими, пугающими материнский мир, чувствами – в Тезее и Ариадне взошёл эрос. Возникла эротическая связь.
Опять проблема слов! «Эротический фильм» – не предмет нашей беседы. Вслед Тезею, мы вступили в мир Иного. Потому – ассоциации, связующие вас с известным содержанием ваших чувств, образов и опыта – никуда не ведут. Наоборот, они отсекают вас от углубляющейся действительности.
Как же быть? Наблюдать. Различать. Не следовать. Тогда всплывут иные связи, иные ассоциации, с тем, что неведомо вам, но знакомо. Вы воскликните: эврика! Это слово – обозначит активность Иного. Свежесть, силу и ясность. Известное и привычное – этих свойств лишено.
Если вы определились в содержании своих нераздельных мужских и женских чувств – то встретили эротическую нить Ариадны. Теперь вы готовы отправится в Лабиринт.
Лабиринт
Так назвали строение, укрывшее в себе Астерия, звёздное существо. В нём зверь и человек обрели цельность Минотавра, царя-бога-быка.
Материнский мир населён её детьми. Кто они? Мы. Ответ очевиден. Но в нём проявляется наша избирательность. Ведь всё живое, что видят наши глаза – её дети. И прежде всего – звери. Человек и животное царство – один помёт.
Для науки – азбучная истина. Но для библейских культур – неприемлемый факт. Следуя этой неприемлемости, унаследованной в нашем мире от предков, мы как бы живём вне животного мира. Постигая себя – готовы постичь что угодно, но только – не зверя в себе. Само это словосочетание – «зверь во мне», играет в нас определённой гаммой чувств и реакций, красноречиво говорящей о нашем отношении к этой истине.
Правда в очевидном – я – зверь. Все дети Матери в нашем помёте – звери. Такова суть телесной природы. Признавая очевидное, мы открываем дверь в тайну телесного бытия.
С испокон веков человек знает – его сила неотделима от силы зверей. Род всегда восходит к первопредку, а он: медведь, олень, волк, лев, орёл или бобёр. Обрести высшую силу – значит встретить этого предка, тотем. Обширный набор вытекающих следствий: вервольф, берсерк и оборотень. Относя их к детским страшилкам и сказкам, мы упускаем самую суть телобытия.
Для многих народов – бык, самый свирепый и сильный зверь. Самый сильный тотем. Быком Марафона в нашу жизнь врывается смертоносный взгляд Отца. Им он обнаруживает своих сыновей.
Обретая главу быка, человек становится героем, обретает мир Отца. Случается эпифания Бога. Самого древнего, сопряжённого с материнским миром, бога охоты и охотников, звероголового Бога. Мужа Матери.
В горных критских лесах жил Бог. Загрей, охотник, Дионис. Выходя на охоту, своей ловчей сетью он охватывал всех живых. Ведь его семя в них. Хватал добычу и живой раздирал пополам, поглощая трепещущий дух своего семени.
Эта охота Отца на своих детей, с тех пор именуется Дикой. Она и есть наш сердечный миф. Попав в его сеть, мы, как и Тезей, покидаем материнский дол. Внутри нашей живой, рождённой, животной природы пульсирует семя отца. Присутствие, нерождённый в рождённом и его андрогинная пляска сил проявлений.
Царство Отца в наших глазах явлено Небом. Днём, переполненные калейдоскопом событий, реакций на них, суждений и чувств, мы не замечаем этот «взгляд» небес, непрерывно созерцающий нашу погружённость в суетность жизни. Что в верху – то – в низу. Ясная, голубая ширь и бездонная глубина. Заметив её и объединив себя с ней – обретаем свежий взгляд в своей кутерьме. Второе дыхание.
Во внутреннем взоре царство Отца проявлено звёздным Небом ночи. Небом сновидений, видений, невообразимых миров. В сиянии звёзд эллин видел сияние мифа. Обретая мир Отца лучами звёзд, силой мифа, мы становимся его воплощением днём. Астерием, зародышем мифа в матке Материнского мира.
Таков, на первый взгляд, обитатель строенья Дедала: Астерий-Минотавр, отражение звёздного в нас. Но что же сам Лабиринт?
Лабрисом нарекли обоюдоострый топор. Эквивалент меча. Зеркало, в котором отражается в нас лик Отца. Сияние света, коим живо отражение – есть андрогин. Он раскрывает себя игрой – мерцанием обоюдополой сути. А та расчленяется формами отражённого – мужчиной и женщиной, свитыми воедино нитями сторге. От них – всё многообразие материнского мира.
На путях Отцовского мира, двойственность нашей природы ведёт свой непрерывный танец. Мужчина и женщина в нас – начинают его с самых дальних точек. Постепенно сближаясь, шаг за шагом танца, сходятся в центр, как пара змей Кадуцея. В их неотделимых переливах отражается андрогин. Сила и нить этого танца – эрос и наш лабиринт. Потому его суть неразделима с танцем.
Ритм и движенья пляски вовлекают в неё всё материальное естество без остатка. Пляшет каждая клетка тела, наполняясь жаром. Материнское в нём созревает, наливаясь тонкой силой движенья, обнажая в себе нектар. Так восходят тайны алхимии: его Огня и Тинктуры.
Многие ведают эту пляску в себе. Она – многогранна. Вдохновение, страх и ужас, горение – все они сводятся к бурлению крови нас. Во всех них – мы – цельны, ничем не делимы. Тотальны страстью. Находясь в глубинах материнского мира – ловим слабый отблеск этих, с ума сводящих чувств, слушая барда, листая романы и смотря кинофильмы.
Пляска обоюдополости в нас извлекает эссенцию материнского мира. Наш миф наделяет её формой главы быка. Другое мифическое существо, кентавр, даст параллельный взгляд на наш процесс. Тело коня – торс и глава человека. Так рождается подлинный человек. Он есть отражение Отца в нас. В материнском звере вылупляется герой-человек.
Таковы: эрос, нить Ариадны и пляска Любовников. Лабиринт.
Битва
Устремлённые танцем к центру, мы находим себя сплетением змей. Что это – танец или битва? Одна змея пожирает другую? Тезей душит в объятьях борьбы Минотавра или то проявление эроса? В пылу этой битвы-объятий – стороны теряют остатки различий. С ними уходит эрос. Что же восходит?
Тончайшая ткань взаимной вязи чувств. В алхимии тут привлекают образ павлина, меди и их Богини – Венеры.
Простонародный ум свёл все тонкости проявления Дочери в широкие чресла Матери. Так Венера стала Материнской похотью. Разойдёмся в себе с этим умом и воспарим жаром эроса к высокой шири небес. Будем помнить – чем выше в небо – тем больше света и меньше тепла. Там жар переходит в свет. Такова метаморфоза Огня.
Венера алхимика – не похоть, не страсть, не сторге и эрос. Стрелы Эрота пробуждают иные чувства. Потому на картинах художников ренессанса эллинский юноша-Эрот стал дитём. Многозначное изменение. Отсылает нас к Зерну Элевсина.
С самого начала этой главы – созерцаем ткань взаимных чувств. Мы ознакомились с нитями сторге и эроса. Настал черёд филии. Но как мы различаем нити?
И что – сама нить?
Сопряженье. Тело мужчины неумолимо сопрягается с телом женщины. Это сопряженье – сила, и она ощутима жаром. Потому мы говорим о ней, как об Огне. Похоть – самый плотный жар. Земной огонь. Пыл углей. Вездесущая плодовитая кровь материнского мира.
Дочь и Сын, пробуждаясь в нас, в рождённом матерью теле, живут сопряжением эроса. Мы более не встречаем мир как мужчина или женщина. Мир теряет различие в долях. Амазонка берёт в руки меч, а Ахилл и Геракл – прялку. Мужчина создаёт модели одежд, а женщина председательствует на совете директоров.
В наших чувствах это сопряжение звучит как страсть. Страсть чувств меж людьми, страсть поиска и открытий, страсть дерзаний, страсть интересов, пристрастность суждений. В страсти мы абсолютны и цельны.
Глядя в сам жар сопряженья, мы найдём похоть в пыле угля очага. Страсть взойдёт к небесам пляской пламенных языков и, обернётся пожаром. От того похотливый мир по-домашнему мал. Он никогда не покидает горизонта семьи и соседей. Страстный пожар уводит нас в даль и ширь. Так, в мире Тезея, тишь Трезен разверзается грохотом приключений меж Афин и Критом.
Но Огонь – не только жар и пламя. Он и свет. А свет – холоден. Огонь, уносясь в даль лучами, теряет жар. Но сохраняет его в своей сердцевине. Если вспомните юность, то найдёте в ней книги Жюля Верна. Среди них – «Таинственный остров». Его герои построили свой мир почти с нуля, начав с того, что извлекли скрытый жар из сердца света. Нить филии и есть сопряжение светом.
Пыл углей, Нижний Огонь, семя Отца. Пляска пламени – таинство трансформации. Его жар волшебно меняет мир. А свет – раскрывает скрытое тьмой содержанье. Сопряжение в этом веденьи – филия, её нить. Она ткёт мир, в котором двое видят одно и пребывают в одном. Свет сопряженья взаимоёмкости, взаимочувствия, взаимопонимания, взаимоведенья, взаимобытия и взаимодействия.
Сотканный ими мир обнажается в нераздельном сплетении Тезея и Минотавра в центре нашего Лабиринта. Плотный клубок свитых танцем змей. Из него вырывается луч. Нить и свет Венеры. Его таинственный всполох над храмом Элевсина, на вершине мистерий – единственный достоверный факт таинства, видимый всеми.
Так, холодным светом Венеры, рождается мир возвратившейся Дочери в Мать. Мир, сотканный цельностью и нераздельностью всех тонкостей чувств. Мир – вне привычных граней внешнего и внутреннего, сновидения и бодрствования, рождённого и нерождённого. В этой тонкой ткани в нас и нами отражается невосприемлимый лик Отца – Андрогин. Проявляется Сын, Дионис-Йакх. Нерождённый рождённый мир и его существо.
К тому мы приходим путём лабиринта. Воспаряем на крыльях Дедала в луче света в его сердцевине. В этот миг расходятся два пути: Путь Дедала и путь Икара. Первый – научившись летать, обрёл в том свой новый мир. Другой устремился к Солнцу. Опалённый жаром, лишился крыл и погиб.
Интермедия: беседа третья
– Можно одним словом выразить суть алхимии?
– Взаимодействие.
Оно каждый миг ставит вопрос: кто мы есть? В тот же миг возникает ответ. А из него следует новый поворот извечного вопроса: кто я?
– Вечный бег на месте?
– Разве? Жизнь сводит вас с человеком. Вновь и вновь. В вас возникают чувства. Возникает вопрос. Вы даёте на него ответ: я – любовь! Этот ответ отверзает приоткрытую ранее дверь отношений. Их полноводность со временем приводит к новому вопросу. Ваш следующий ответ зафиксирует взаимодействие в известной плоскости или раскроет ему путь в иной, более ёмкий окоём горизонта или вовсе сожмёт его пространство, низводя любовь в привычку.
Это наблюдение раскрывает обыденную трансформацию жизни. В силу обыденности – она вне линии горизонта наших исканий и интересов. Мы ищем нечто экстраординарное. Только в нём может обнаружиться путьв распространённом мнении.
Скажу вам: то будет непутёвый путь.
– Вход в алхимический мир – всегда подле нас?
– Да. Просто надо раскрыть для себя существование Книги обыденной жизни. Великая книга природы, начинается с этой главы.
– Но происходит как раз обратное. Человек стремится сбежать от этой опостылевшей обыденности каждого старого дня! Ну, хотя бы уйти для начала в монахи.
– Я бы сказал – вечного дня.
– Ещё страшнее. Как может быть что-то ценное в этом вращенье повтора?
– Ваш вопрос и ответ. Просто мы перестаём себя спрашивать: кто я? Я бы добавил ключик: тут. Кто я тут?
Всегда что-то происходит. Оно может измениться только тогда, когда возникнет вопрос о вас в том. Всё изменит ваш вопрос и ответ. Не видя этой простой и очевидной вещи, мы делаем из неё тайну.
Вместо простых и ясных вопросов, мы задаёмся метафизической бесконечностью вопрошания: кто я вообще? Философствуем об абстрактном. Медитируем. Но что бы в ней не открылось нам, обыденное на своём месте. Ждёт своего вопроса и ответа.
– Но, определяя свою жизнь как не достойную, я даю определённый ответ на неё.
– Отвечая так, вы поставили не достойный вопрос. Этот вопрос коренится в неприятии обычного течения жизни. Вам всё опостылело! Например, увидев лицо старухи, будущий Будда, принц Гаутама – взбесился: его обманули! Создавали впечатление райской вечной юности! Разочарование создало вопрос и ответ, из которого вот уже две с половиной тысячи лет течёт непутёвый путь.
– Дело в моём отношении к жизни?
– Ваше отношение и есть взаимодействие с ней. Вы взаимодействуете с опостылевшим ходом жизни. Это взаимодействие скуки. Она – не абстрактна. Вы живёте в определённой квартире. Она полна ваших вещей. Там же, возможно – кот, собака, муж или жена. Возможно, дети. За этим пределом – работа. Коллеги, начальство, всё тот же круг задач.
Будьте в конкретике скуки. Погрузитесь в неё. Её намокните. Её проникнитесь. Ей – не противьтесь. Не ищите из неё выхода. Теперь – поставьте верно вопрос. Тогда придёт верный ответ. Возникнет изменение. Скука станет чем-то другим. Проявится трансформация. А раз есть она, есть и алхимия.
– Но зачем же в таком простом деле городить околесицу атаноров, ребисов и абракадабру никому не понятных инструкций?
– Способность увидеть суть в малом – качество зрелого человека. Ребёнок и зрелый живут в простом, но волшебном мире. Подросток – в плену своих протестов и самоутверждений, а юноша – грезит.
Когда-то кто-то, по-детски зрелый, увидел истину, создавая вино. Виноградник, отжатье сока, брожение – вот его обыденный, скучный мир. Он задал верный вопрос и дал путёвый ответ. В мифах он обрёл имя – Триптолем.
Вопрос пришёл среди мехов, заполненных зреющим соком. Триптолем пошёл Тезеем дальше, в мир Отца, но в мире Матери осталась исходная ситуация – виноделие, став традиционой игрой. Созревающий алхимик видит её. Более того – часто физически оказывается в ситуации винодела.
В Книге природы, виноградарство стало страницей. Началом важной главы. Возникла традиция. Но что бы стать путём – нужно откровение, отблеск Отца. Подлинный вопрос.
Разумеется, зрелому – зрелое плаванье. Вне подсказок в игре в атанор и ребис.
Арей
Эпифания
Прежде всего пойми смысл имени Бога. Он есть отрава, проклятье, гибель, бедствие и крушение. Бог войны естественно восстаёт к бытию в самом центре сраженья Тезея и Минотавра.
В его сердце жар Огня обратился в свет. Эрос перешёл в состояние филии.
Явление Арея несёт крушение миру, в который Мать вас родила. Погибельный Бог являет полную необузданность, бешенство своих сил.
Полемуса – силы гражданской войны, отчуждения от своих друзей и близких.
Алала – силы боевого клича. Это вопль, внушающий ужас противнику, голос, сметающий все прошлые связи.
Кидоймоса – силы смятения, каши битвы, когда ты бьёшься со всем, по всем направлениям, ибо нет ничего, что связывало бы тебя.
Хомадоса – силы грохота битвы.
Пройоксиса – силы бешенной ярости атаки.
Палийоксиса – силы панического бегства.
Керов – силы жестокой смерти. Томимая жаждой человеческой крови, она уносит души гибнущих воинов.
Этим ураганом сил восходит в верх и в ширь наш бешенный Бог.
Потому этот мир ненавидит его и боится. Откуда же он в нём берётся? И – кто он такой?
Вспомним имена перворождённого Сына. Триптолем – трижды воин. Демофонт – убийца мужей. Второе имя он обрёл в огне очага.
Мать родила его, как и всё – в свой мир. Но сын – восстал. Его обуял Отец. Его тайное наследие разрывает непрерывность наследия Матери. И первое от чего отрекается Сын – он перестаёт быть Мужем. В этот момент ткацкий стан сторге перестаёт работать. Без мужа – потомства нет. Жена без мужа – Вдова и Старуха.
Ветер странствий Отцовых исканий дует в угли домашнего очага. Они разгораются пламенем. Его языки идут в ввысь и в ширь. Поглощают утварь и сам дом. Так сторге становится жадным до пищи танцем языков пламени эроса. Этим ядным до жизни танцем входит в материнский дол Немуж Арей–Демофонт и забирает всех мужей.
Мужи во все времена сбивались в мужские стаи, теряли обусловленность миром и ценностями сторге. Прочий мир их боялся. Они не вписывались в структуры обществ – стад людских. Они их разрушали. Зверь обретал свою человечность, становясь берсерком, оборотнем, человеко-зверем. Объединяясь в свой круг, сила этих мужских стай разрывает в клочья кокон традиций материнской доли.
Сообщество охотников и воинов живёт смертью всего, что ценно для Матери и, прежде всего, оно лишает Мать Мужа и убивает её детей, находя в том себе радость.
Но и женский пол не отстаёт от мужского. В нём пробуждается тот же Сын. Мать разрывает таинственная, смертоносная сила, превращая её в менаду-вдову. Их толпы уносятся на скалы Парнаса, кружась в бешенном танце и разрывая всё живое на части.
Такова эпифания Бога Арея.
Постижение
Постичь можно то, что допущено в бытие. Обороняясь, сторонясь и прячась – мы не способны познать то, от чего бежим. Столь же верно другое: то, что нас обуяло – столь же скрыто, как то, от чего бежим. С Ареем – это во стократ верно.
Для Матери и её детей нет ничего ненавистней и ужасней этого Бога. Этой реакцией Арей укрыт, как саваном. А те, кого Бог обуял, просто сгорают в его пожаре, не успевая ничего понять. По этой причине – Арей самый тайный, не понятый Бог. Владыка избранных.
Встречая Арея – встречаем Быка Марафона. В нём его сила и лик. Что б выстоять во встрече с ним – надо быть ясным и отточенным клинком. Обладать зрелой андрогинной природой.
Мужчина и женщина, Муж и Жена – Быка и Арея страшатся. От него обороняются, от него скрываются. От этого – то, как его видят и понимают. Любовники же объяты им и сгорают в нём, не успев ознакомится с Богом, сожравшим их.
По этой причине люди, дети Матери – сторонятся войны, насилия, катастроф и танца страсти. Не убий и не прелюбодействуй. Арей и Эрос – один Бог. Любовник и Сын Афродиты-Венеры.
Так – кто он?
Эссенция Отца, его сперма. Одно цельное всепоглощающее действие. Им зачинается жизнь, им она растёт, развивается, расширяется, углубляется и возносится. Всё бытие движимо ветром экспансии.
Клетки зародыша множатся и захватывают новые части пространства. Ноги и руки дитя и взрослого – непрерывно движутся, раздвигая границы дома, известного и возможного. Восприятие – рвётся за край горизонта.
До тех пор, пока сила Отцовой спермы развивает наследие Матери – мы видим её, постигаем и знаем. Рост, развитие, открытие – даже завоевание и оборона – всё приемлемо. Это видно на примере Александра Великого. Разбить Дария. Отобрать у него Малую Азию – понятно, доступно, приемлемо. Уйти в бесконечный поход в неведомое сердце Азии. Встать на порог изменений своей эллинской идентичности – страшно и не приемлемо. Вплоть до заговоров, бунта и кубка с ядом. В этой истории – ясно прочерчена грань, где Муж встречает Демофонта и пытается от него ускользнуть. Не зримая, но совершенно явная грань мира Матери и Отца.
Пока экспансия не выходит за грань Материнского дола – она – своя, ясна и приемлема. Когда она обретает вертикальное измерение. Когда жар углей сторге, похоти, превращается в рвущиеся в верх языки огня эроса, страсти, меняя масштаб восприятия – мы, если есть кому, сжимаемся, обороняемся, бежим, укрываемся. Лишь тогда, когда этот сын своей матери будет растворён силой Отцова наследия, наш кулак бытия разожмётся, ладонь раскроется. С неё спрыгнет Триптолем-Демофонт-Тезей и увидит Отца в лике Арея.
Заточение
Миф Арея содержит скрытый сказ. Бог – заточён в медный кувшин. Проводит в нём 13 месяцев и освобождается Гермесом.
В алхимии – медь и Венера – одно и тоже. Тонкая ткань взаимодействий филии. В этом заточении – свершается тайна: жар становится светом. Сердце «сухого пути». Бытует мненье, что в царстве алхимии пролегают два пути: сухой и влажный. Кадуцей Гермеса – содержит оба. Две змеи в плетении танца-борьбы-соитья. Где одна – где другая? В превращеньях нет разделений.
Привычный ход алхимической книги повествует о превращеньях металлов. В этой фабуле – явь и обман. Говоря о явном, скрывают тайную суть. Она в превращеньях Огня. А Арей его тайный Бог.
В лозе, как и во всяком живом существе, скрыт Огонь. Им пребывает Отец в теле Матери – природы. Это скрытное состояние мы называем Нижним Огнём. В жаре похоти сторге он заточён. Превращаясь в страсть пожара эроса, он восходит от Низа в Небо. На всём пути превращений – он и свет. Но в материнском лоне свет сжат до жара. В силу сжатости – он опасен, взрывной. Тем объясняется необузданность нашего Бога.
Нектар лозы собирается в плоде. Сладость зрелых ягод – материал превращений ферментации. Всё это – Огонь. А сама ферментация – жар сладости превращает в свет-алкоголь.
Соитье Арея с Венерой – дало приплод. В горниле его сексуальной страсти родились: Эрос – страсть, Антэрос–отчуждение-ненависть, Гимэрот –страстный секс, Гармония, Фобос – страх, Деймос – ужас, Адрастия – мщение и Энио – бешенство схватки. Все они – разновидности жара.
Родились – значит выведены во вне. Стали свитой. Сам Арей ныне их лишён и того же лишилась Венера. Все эти качества стали внешними отражениями. Что же осталось в сердцевине? Нерождённый взгляд. Свет. Андрогин. Отец. Дионис. Зрящий в зеркало Материнства, Актёр.
Интермедия: беседа четвёртая
– Вы употребляете слово «превращения». Что именно имеется в виду?
– Поднесите ладонь вплотную к глазу. Что вы видите?
– Тьму.
-Что ощущаете?
– Тепло.
– Теперь чуть отведите ладонь. Что наблюдаете и ощущаете?
– Поверхность, пористую, с щелями и рытвинами. Чувствую остаточное тепло.
– А теперь ещё дальше отведите руку. Что теперь?
– Я вижу ладонь. Тепла – нет.
– Зато во всей полноте есть свет и его следствие, превращения явлений. Все тайны мирозданья только что раскрылись вам. Практически, всё, что было наговорено в этой книге можно показать этой демонстрацией. Но не каждый может её прочесть.
– Почему?
– В силу многих причин. Их множество мы обычно сводим к слову «зрелость».
– Вы демонстрировали её значение на примере плодов, зрелых ягод винограда. Это можно выразить как-то иначе?
– Разумеется. Многогранность – качество любого явленья.
Когда вы держали ладонь вплотную к глазу, то испытывали уют тепла и тьмы. Точно также чувствует себя плод в лоне матери. Тепло, уют и тьму. Вместе со светом приходит беспокойство, возникают вопросы. Вот вы чуть отодвинули ладонь. Возник свет. Проявилось явление. И тут же зароились вопросы. Более того, возникло, до сель не существовавшее, напряжение – необходимость найти и дать ответ.
Пока не было света – тьма не пугала вас. Как свет возник – с ним ворвался страх. Теперь испуг и от света, и от тьмы. Хочется зарыться назад в материнское лоно, его тишину, покой, тепло и тьму.
Свет – и его свита: вся гамма беспокоящих чувств – Отцовское проявленье. Тьма, тепло, покой и уют – Мать. В этом пересечении сил в вас случается выбор. Он подобен весам. Что перевесит?
– Но идеал весов – равновесие. Разве не в нём скрывается Дух?
– Идеал – возможно. Но ведь наш разговор не о нём. Многое может стать идеалом. Для любого младенца естественный идеал – чувства лона. Выбирая их, он никак не находит идеал равновесия. Так – во всём. Выбор всегда – это действие. А оно не существует в равновесии.
– Но вы говорили, что алхимик – не действует.
– Жизнь – одно непрерывное действие. Отличье алхимика в том, что собственное действие он выводит из действия жизни, а простой человек – из себя, из своего прошлого и привычного, противопоставляя его переменам.
Рождение – проявление света. Жизнь делает свой шаг. Из него проистекает ваш выбор.
Чтобы его совершить нужны особые обстоятельства. Их наличие и есть зрелость.
– Вы – о чём?
– Лоно матери – горизонт известного и привычного. Жить его окоёмом – уютная, тёплая тьма. Когда в неё ударит луч света иного горизонта возможностей, что вы испытаете?
– Шок, страх, сожмусь, закроюсь.
– Оставшись в этом состоянии, что вы надеетесь себе вернуть?
– Прежний уют уверенности.
– Что вы должны в себе обнаружить, чтоб разжаться и открыться тому, что принёс свет?
– Бесстрашие.
– А из чего оно происходит?
– Я обнаруживаю, что шок, страх, жалость к себе – не захватили всё моё естество. Что-то осталось свободным от них. Из этой свободы и приходит действие.
– Отлично! Вот мы и обнаружили первое, коренное качество зрелости. Спонтанно меняется горизонт восприятия. Естественно возникает страх, замешательство, жалость к себе. В алхимии такое состояние называют нигредо, работу в чёрном. Суть не в том, чтоб быть во тьме. Суть его в том, чтоб не выбрать тьму.
Этим состоянием жизнь прощупывает вас на предмет наличия или отсутствия в вас свободы от взыгравшего страха и жалости. Если таковой не обнаруживается, вы совершаете своё действие из обнаруженных в себе качеств страха и жалости. Если находится свобода от них – действие приходит оттуда.
Мы видим в этом акте – проявление Отца и Сына.
Актёр
В сердце Лабиринта и пламени эротических связей; в сердце сплетения Тезея и Минотавра, их змеиного танца-борьбы; мерцанием света филии – в окруженье детей Ареса и Афродиты-Венеры – восходит Дионис, Бог превращений. Нерождённый: Отец, Сын, Брат, Любовник и Мать.
Его прямое проявление – человек превращений. Лицедей и Игрок.
Дети всегда во что-то играют. Так Отец являет в них себя. Эти игры, не прерываясь, продолжаются во всех возрастах и настигают нас, таких важных, степенных и взрослых. Почивая на лаврах прежних детских и юношеских игр, мы мним себя выше их. Эта мнимость – лишь новая роль: умудрённого жизнью человека, мастера и кукловода. На неё всегда найдётся свой Арлекин и вывернет нас на изнанку. Но пока зубоскал за кулисой – мы наслаждаемся своим самомненьем и спесью.
Стоя на них, мы решили – театр – обман. Лицедей – это шут, игрок иллюзий. А наша способность к представленью личин – недостойный самообман, стремленье укрыть себя от реалий жизни. А то и – преступленье, прямой подлог, с получением выгод.
Так Театр Бога, стал притчей о том, как себя и других обманули. За нами выбор: остаться внутри этой притчи или отправится вон. А если предпочтём остаться – из-за кулис готов выйти наш Арлекин. Так что выйти всё равно придётся.
И предстать на сцене обличьем личин. Постигая в игре свой источник и суть.
Вот – на нашей сцене играют «Отелло» Шекспира. Когда актёр выходит на сцену – он произносит слова Отелло, он носит грим Отелло, он переживает чувства Отелло и зрит глазами мир Отелло. Но все эти мысли, чувства и тело принадлежат актёру. Его творческая энергия их порождает и поддерживает. Он – источник и суть ролей. Тот, КТО ЕСТЬ в обличье своих персон.
В момент, когда ты засыпаешь и мир бодрствования угасает, кто остаётся?
В момент, когда мир сновидений угасает, кто остаётся?
В момент, когда ты теряешь сознание, кто остаётся?
В момент, когда жизнь угасает, кто остаётся?
ОН.
Теперь ты знаешь КТО ТЫ.
ТЫ не отделён от НЕГО. Твой мир, твоё тело, твои чувства, мысли, восприятие – это ЕГО мир, тело, ум, восприятие. Нет ничего вне ЕГО.
Ты глубоко погружен в мир того, что в данный момент играешь. Ты и есть личина роли. Это не твоя особенность. Это качество принадлежит ЕМУ. Это ЕГО восприятие проявляет себя миром твоего рождения и жизни. Сосредоточась в ней, Он вкладывает всего себя в исполнение. В этот момент Он не видит ничего кроме твоих чувств, твоих мыслей, твоих действий. Так у роли возникает иллюзия самобытия. Таково проявление творческой концентрации Актёра.
В этом состоянии на сцену является напыщенный тип, кто полагает, что его способности заключены в зримом опыте жизни и образовании. Появляется тот, кто представляет себе, что ограничен объёмом витальной силы, зависящей от здоровья и тренированности тела. Появляется тот – думающий, что живёт законами природы, как биологическими, так и физическими. Тот, кто уверен в незыблемости форм своего облика и мира. Тот, кто ограничивает свою волю всеми формами известного. Тот, кто, полагает своё начало в рождении, а конец – в смерти. Тот, кто противопоставляет свою волю, силам мира. Так выглядит состояние ЕГО самозабвения в тебе.
Забытье в ролевом переживании неожиданно прекращается. Пробуждается присутствие – Арлекин. Ты обнаруживаешь себя в потоках текущих событий, чувств и мыслей. Приходит самоотчётность. В свете её – вся напыщенность дурака, предстаёт в своём сатирическом роде. Гремит гомерический смех. В его раскатах – видимое, слышимое и думаемое более не ограничивают поле твоего-Его восприятия.
Пробуждение присутствия – мгновенно. Но проникновение – постепенно.
Поначалу, во вспышке молнии хохота прозрения – выныривает отчуждение от того, во что был погружён. Так присутствие заявляет о себе. Твоё пробуждение – ЕГО пробуждение. Твоё отчуждение – ЕГО отчуждение. Так ОН, в этот момент, воспринимает всё.
Присутствие становится более явным. Игра – продолжается. Присутствие обнажает в себе сопричастность тому, что играешь. Отчужденье – гаснет. Ты активно укрепляешься в ясности самовосприятия, трезвости и сопричастности. Твоё состояние – это ЕГО состояние.
Присутствие принизывает всё бытие. Суть сопричастности раскрывает себя. Присутствующему есть дело до того, что тут происходит. Так, потерявший себя в попойке человек, вдруг приходит в себя и вспоминает, что у него есть жена, дети и обязанности. Твоё вспоминание – ЕГО вспоминание. Именно это состояние бытия заключено в мифах алхимии и её путях.
Вспоминая свою семью и обязанности, наш пьяница одновременно вспоминает контекст своего пребывания в кабаке: тут есть некто, кто должен ему деньги. Он подходит к нему, забирает долг и уходит к семье. Твои действия – ЕГО действия. Так зрелый человек обнаруживает то, КТО ОН ЕСТЬ.
Тем предстаёт Дионис. Театр, Актёр и Роли – его эпифания. Каждый миг мы в самом центре её, что-то играем и представляем. Каждое чувство этой игры – Его. Каждая мысль – Его. Каждая реакция – Его. Каждое действие принадлежит Ему. И, все вместе – НАМ.
Неделимость, цельность, одноместность и одновременность нас и ЕГО – сотканы из нити агапэ, последнего качества материнской нити.
1+1=1
vai iespējams padziļināti apgūt šīs vienādības izpratni?
Saprotams, viss ir Jūsu iespējās. Apmeklējiet manu grupu Tias facebooka, un lekcijas Zikuratā.(sk. facebookā)